— Эх, не удержишь... Ну, хоть посторожи! А то народ здесь
больно ненадежный.
Он сунул Мраку мясо в пасть, сам ухватил ломоть покрупнее.
Повара и стряпухи смотрели с бессильной яростью, а те, что помоложе, хихикали и
строили ему глазки. Одна пышная девка осмелилась погладить Мрака, шепнула:
— Ешь, ешь... Приходи вечером... с Ховрахом.
Мрак с удовольствием сожрал мясо, а Ховрах прошелся между
котлами. Мужиков гулко хлопал по спине, гоготал зычно, баб щупал и хватал за
грудь, шлепал по задницам, вслед за ним катился вал смеха, визга, шуток,
воплей, а когда вернулся к Мраку, он держал обеими руками корзинку, доверху
наполненную мясом, рыбой и сыром.
— Еще не выпил? — удивился он. — Ты настоящий друг!.. А то
стоит отвернуться, как тебе подают пустой кувшин и уверяют, что там отродясь
только дохлые мухи.
Мрак потрусил с ним из кухни. Ховрах с великой бережностью
отнес свои припасы в дальнюю каморку, забитую старой мебелью, мешками с
тряпьем.
— Здесь я обитаю, — объявил он гордо. — Я настоящий воин, не
жел-л-лаю спать с грубым мужичьем. Хоть и зовутся дружинниками! Не всяк, кто
носит меч — мужчина. Угощайся мясом, там есть и сахарная кость... А рыбу не
трожь, там острые кости, горло наколешь.
Он припал к кувшину. Мрак с великим удовольствием сожрал
другой ломоть. Что-то тревожило волчье сознание, пока не уловил, что от дальней
стены, где мешки с тряпками до потолка, словно бы веет прохладой. Человеку не
ощутить, но волчье обоняние подсказывает, что надо проверить каменные глыбы.
Похоже, нижний поверх дворца весь источен подземными ходами, как пень
короедами.
Ховрах ел за троих, пил за пятерых, бахвалился за всю
дружину. Осушив половину кувшина, он начал петь. Мрак крепился, но душа не
выдержала, он поднял морду и завыл во весь голос. Так они и пели, давая душам
простор, освобождение, которое достигается только в душевной искренней песне.
Слезы выступили на глазах растроганного Ховраха. Обнимая
волка, всхлипнул:
— Как здорово!.. Когда человек поет, он соприкасается с
богами. Он становится другим, лучшим. Когда человек поет во весь голос, он не
способен украсть или зарезать втихую. Верно?
— У-у-у-у-у, — ответил Мрак искренне.
— Кто умеет петь, тот умеет и пить. Верно? Вся жизнь — ложь,
только песня — правда. Это песней коня не накормишь, а человека — можно!.. Как
вот сейчас, — он придвинул к себе корзинку, сказал вдохновенно. — Разве это я
пою? Я что, я молчу и соплю в две дырочки. Это душа моя поет и каркает во весь
голос!
— У-у-у-у, — подтвердил Мрак.
— А когда пою я, то вообще все вокруг становятся добрее.
— У-у-у-у. — подтвердил Мрак с энтузиазмом. Все нравилось в
этой захламленной, но странно уютной каморке. Они расположились прямо на полу,
на расстеленной толстой тряпке, бывшей когда-то ковром, мясо и рыба в корзинке
свежие, запах от сыра просто одуряющий. Удивительно, что на аромат не сбежался
народ, роняя слюни, со всего замка.
— Поедим, — рассудил Ховрах, — попоем, потом опять поедим.
Ты и спать можешь здесь, ежели не слишком храпишь и не будешь одеяло
стягивать... Ах да, у меня нет одеяла! Ну, настоящий мужчина вообще-то должон
укрываться звездным небом... ибо когда незвездное, то могут быть тучи, а когда
тучи...
Голос его затихал, голова упала на грудь. Он все еще бережно
прижимал кувшин к груди. Судя по запаху, там осталось несколько капель.
Мрак прижался к полу, ощутил животом холод каменных плит.
Поднялся уже в людской личине, сразу чувствуя себя полуслепым и полуглухим. Мир
запахов исчез, стало тревожно и одиноко.
Ховрах лишь зачмокал губами, когда Мрак перевернул и стащил
с него одежду. В плечах узковата, но все-таки лучше, чем совсем голым.
С топором в руке и круглым щитом, он неслышно скользнул в
тайный ход.
Узкая щель внутри стены вела в левую часть, пол постепенно
опускался. Мрак протискивался медленно, чувствуя боками шероховатый камень.
Здесь мог ходить только знающий эти ходы. Человеку идти неслышно вовсе нельзя:
всюду сухие черепа и кости, разбросаны нарочно. Наступишь — от хруста
подпрыгнут в трех комнатах за стеной. А факел не зажечь — запах горящей смолы
потечет во все щели.
Это волк видит в полной тьме так же, как и при свете: запахи
показывают даже то, что за углом, чего глаза не смогут и при факеле... он не
успел додумать до конца, как уже ударился оземь, снова поднялся волком, а
одежда и оружие остались на полу.
Вскоре услышал голоса, ноги сразу понесли неслышным волчьим
шагом. Слух и запахи подсказали, что вблизи тайник с фальшивым камнем. Но так
же пахнуло теплом чересчур близко, и Мрак ощутил, что прямо перед ним скорчился
человек.
Шерсть стала дыбом. Он едва не зарычал, тут же волна стыда и
унижения нахлынула с такой мощью, что закрыл глаза, будто со всех сторон
указывали пальцами. А если бы шел в человечьей личине?
Замерев, он задержал дыхание, поднял левую заднюю и
отодвинулся назад, затем отшагнул правой передней. Сердце стучало как молот, он
осторожно выдохнул, надеясь, что человек не уловит его запаха.
Глаза к темноте привыкли быстро, он видел невысокого
худощавого человека, тот прильнул к самой доске ухом, не двигался. Понятно,
человеческий слух слаб, да и говорят не очень громко, но Мрак различил слова:
— Тогда надо постепенно свозить в подвалы зерно, копченое
мясо...
— Из ближних весей?
— Ближние уже свезли. Из дальних не успеваем?
— Вряд ли... Нам хватит прокорма на полгода, но если набегут
из весей, то всего на два-три месяца.
— Не принимать?
— Это же наши люди! — послышался возмущенный голос. — Их
уведут, продадут в южные страны. А нам оставят больных да стариков...
Мрак слушал краем уха, нос жадно вбирал запахи. Он уже
держал в памяти сотни запахов, по которым мог определить в темноте и за десятки
шагов любого обитателя кремля, но запах этого человека был незнаком. Более
того, чем больше Мрак принюхивался, тем ярче проплывали обрывки картин сухой
пыли, знойного солнца, конского пота, аромат старой потертой кожи и горящего
металла, а все перекрывал настолько мощный запах незнакомых трав, будто
незнакомец весь пропах ими, словно всю жизнь спал среди трав под звездным
небом.
Он отшагнул еще, отодвинулся за поворот. Там развилка, и
Мрак с облегчением отступал, пока не оказался в безопасности. Артанец слушает
то, что ему важнее, он здесь как рыба в воде, обнюхался!
За полночь он снова вернулся к брошенной одежде. Топор и щит
Ховраха лежали на том же месте. Мрак выждал, прислушиваясь, потом ударился о
каменный пол, быстро оделся и с оружием в руках поспешил к нижним комнатам.
