Дверь скрипнула, Ховрах тут же втиснулся в узкую щель сразу
всем грузным телом. Мрак поспешно шагнул следом, не следует выпускать теплый
дух жилья. За дверью в сенях стояла со светильником в руке маленькая
сгорбленная женщина. Мрака поразили глаза, сперва вспыхнувшие безумной
надеждой, затем в них мелькнуло отчаяние, разочарование, боль, и лишь спустя
несколько долгих мгновений женщина сглотнула комок в горле, сказала тихо:
— Входите... Кто бы вы не были, но все люди.
— Надеюсь, — пробормотал Мрак, — спасибо, этот огонь
наверняка спас наши шкуры.
По очереди с Ховрахом отряхнули крупинки льда. Мрак потряс
головой, во все стороны разлетелись крохотные льдинки. Женщина отворила дверь в
комнату. Оттуда пахнуло теплом, Мрак сразу ощутил запахи смолистого дерева, что
неспешно сгорает в очаге, но почувствовал и запах запустения, временности,
словно женщина лишь переночевала здесь, а завтра уйдет дальше.
В комнате Мрак лучше рассмотрел женщину. Она была немолода,
очень немолода. Он не вызвался бы сказать, сколько ей, ибо редкие из них годам
к сорока перестают меняться, так живут до самой смерти, которая всем всегда
кажется внезапной.
Глаза женщины были огромные, страдальческие, вспыхивающие то
надеждой, ведь эти же двое как-то пробрались через метель, то снова становились
испуганными: за этими не было погони, они могли ощупывать каждый камень, прежде
чем поставить на него ногу...
Ховрах уже сидел перед очагом, держал над огнем красные
распухшие ладони. Мрак сбросил полушубок, сел на лавку. Женщина перевела взгляд
с Ховраха на него, и Мрак понял, что ее интересует только он.
Пока пили горячее, отвар оказался с бодрящими травами,
женщина сидела молча. Взгляд ее был устремлен в окошко. Там было видно только
бушующий ливень, но она все смотрела и смотрела. Даже в ее напряженной спине
было столько ожидания и отчаяния, что у Мрака запершило в горле.
Он подержал пустой ковшик в ладонях, сомкнул пальцы. От
толстых глиняных стенок переливался сухой жар, размораживал застывшую кровь в
ладонях.
— Что ищете? — спросила женщина мертвым голосом.
Мрак сказал с неловкостью:
— Не обращай внимания, мать. Наша суета — это так,
пустяки...
Ховрах обиделся:
— Это царя отыскать — пустяки? Да ежели не найти, то завтра
же... ну пусть через неделю это воронье, гордо именуемое себя Орлами, Волками и
прочим зверьем, слетится в Куяву как на дохлую корову! Но на этот раз уже не
уберется. А нам лучше иметь одного дурня на троне, чем ватагу зверья.
Женщина спросила без интереса:
— Царь исчез?
— Уже с неделю, — ответил Ховрах обидчиво. — Да ты, поди,
знаешь. Лучше тебя нет ведуньи на всем белом свете! Так говорят, и я верю. Ты и
сейчас еще красавица, а в молодости была... ого!.. Да ты и сейчас еще молодая и
красивая...
Женщина устало отмахнулась:
— Уймись, Ховрах. Здесь твои подкаты не сгодятся. Царь исчез
в долине?
— Да, — ответил Мрак неуклюже. — Он должен был бы добраться
быстро... Лишь только скинул бы веревку.
Она чуть повернула голову, Мрак увидел бледную улыбку на
бескровных губах.
— Его нет в долине, доблестный Мрак. Но в любом случае ты
должен опасаться не только царя, но еще больше — Горного Волка.
— Этого Волка Ущелий? — воскликнул Ховрах. — Да, с тем
зверюкой лучше не сталкиваться. Он побеждает всех.
Мрак проворчал:
— На всякую силу находится другая сила.
Женщина долго молчала. Мраку показалось, что она забыла про
них. Наконец тихим голосом, похожим на легкое дуновение ветра, произнесла:
— Горного Волка тебе не победить.
— Возможно, — согласился Мрак. — А возможно и нет.
Она покачала головой:
— Его вообще убить невозможно.
— Ну?
— Поверь, чузежемец.
Мрак проворчал:
— Все-таки поверить не берусь. Говорят, даже боги умирают.
— Горный Волк не бог, но умереть ему не дано.
Что-то странное в словах женщины заставило его спросить
настороженно:
— Почему? Умирают все.
Она с усилием повернулась от окна. Отчаяние в ее глазах было
невыносимым. Но Мрак увидел как к отчаянию добавилась еще и горечь. Мертвым как
вьюга голосом сказала медленно:
— Горному Волку повезло... Неслыханно! Однажды, это было лет
десять тому, сам Маржель забрел в одинокое жилище его матери. Он бродил по
землям и народам, воспевал подвиги, смерть в бою, голодал и мерз как все
смертные. И когда бедная женщина накормила и напоила, выставив на стол все, что
было в доме, к тому же зарезала для гостя единственную в хозяйстве курицу,
Маржель растрогался и спросил, что бы она больше всего хотела узнать.
— Догадываюсь, — кивнул Мрак. — Мать есть мать.
— Да. Мать сразу же спросила, где сейчас ее сын. Маржель
ответил, что в долине, где граница между Артанией и Славией. Мать робко
спросила, что сын делает, и Маржель ответил, что бьется один с тремя
противниками. Мать в ужасе воскликнула, не скажет ли гость, сколько ее любимому
сыну осталось жить такой жизни... И Маржель, посмотрев в огонь, увидел, что
соратники Горного Волка уже пали, он окружен врагами, а сзади подкрадываются с
длинными копьями... И он честно ответил матери, что ее сыну отпущено столько же
времени, как вон той догорающей головне в очаге.
Она замолчала, посмотрела прямо на Мрака. Тот пожал плечами:
— Признаюсь, не знаю, как поступила. Зарыдала? Начала рвать
на себе волосы? Порвала одежды в знак скорби? Бросилась в ноги Перуну? То бишь,
Маржелю?
— Нет, — ответила женщина. — Она бросилась к очагу и голыми
руками выгребла из россыпи углей догорающую головешку.
Мрак задержал дыхание. Он словно ощутил в воздухе запах
горящего человеческого мяса, когда руки матери выгребали из раскаленных углей,
где плавится даже металл, крохотный кусочек дерева.
— Понятно, — сказал он с благоговением. — Только руки
матери... Только ее любовь! Да, я знаю, слово богов нерушимо. Даже другие боги
не могут его изменить или нарушить. Так что Горный Волк может за себя не
страшиться?
— Он и раньше не страшился. Хотя, конечно, теперь очень
гордится своей неуязвимостью, но приписывает своему воинскому умению. Которое,
правда, в самом деле велико.
Мрак хмурил брови, кряхтел. Предположил с неловкостью:
— Горный Волк — подлая тварь... но не могу же прийти к
старой женщине, сказать: отдай ту головешку, я спалю ее вместе с твоим сыном!
