Уже с симпатией Додон посмотрел на человека, который берет
на себя хлопоты, заботы, беспокойства в том суматошном и неприятном мире.
— Я слышал от одного волхва, — сказал Мрак, — что любой
человек — ценность. А твоя жизнь — это все. Никто ведь из них, кто говорит
тебе: ты должен, ты обязан, не знает, как это тяжко тащить такую ношу!
Заботиться сразу обо всех, никому не навредить... а так не бывает... все
предусмотреть, никогда не ошибаться, ибо ошибки царя — это не ошибки стряпухи,
что пересолит суп!
Додон не выдержал, воскликнул:
— Верно! Им делай так, чтобы волос с их головы не упал, а
этого даже боги не могут... хоть и обещают. А как я могу все предусмотреть? И
защитить всех?
— Никто не может, — сказал Мрак уверенно. — Это ты, брат,
восхотел того, что не могут даже боги. Понятно, хочется везде успеть, все
сделать, раз все в отдельности в твоей власти... но вот все вместе тебе не потянуть!
Ты ж не разорвешься на сто царей! Да и сто, пожалуй, не сумели бы. Разве что
тыща... а то и все полторы.
Додон смотрел жадно, в глазах заблестели слезы. Он
всхлипнул, сказал жалко:
— Только ты один все понял!
— Потому и говорю, — сказал Мрак сочувствующе, — оставайся
здесь. Ты пытаешься тащить все сам, а это не под силу... Вот и надорвался.
Теперь ты ощутил, как ценна твоя жизнь. И все прочее: долг, честь, Отчизна,
верность, любовь... да катись все коту под хвост!.. И пусть теперь треснут
хребты у твоих родственников, как треснул у тебя. Ну, я говорю о твоей
племяннице Светлане, ее отдадут в наложницы... и о Кузе, ее продадут
куда-нибудь в прислугу. Может быть даже не помрет. Не обязательно же ее
приставят хозяйских собак кормить? А ежели и приставят, то не всех же собаки
загрызают? Ну, покусают, покалечат иной раз... Главное, себя сберечь. А они
пусть сами выкарабкиваются. Ежели смогут.
Додон слушал, кивал, потом кивки замедлились. Он все еще не
сводил глаз с лица варвара, а тот говорил размеренно, убеждающе, повторял те же
доводы, которые приводил себе сам... разве что не оформив в слова, а оставив в
личине чувств. Но теперь облеченные в слова, они выглядели совсем иначе.
Вдали за деревьями птицы запели громче. Ветви колыхнулись,
на тропку вышла Хозяйка. Неспешно, в мире богов торопиться некуда, она
приближалась к ним. На губах была понимающая усмешка.
А когда подошла ближе, увидела лицо Додона. Улыбка медленно
покинула мраморно чистое лицо богини. Спросила негромко, так что воздух
колыхнулся словно от беззвучного удара грома:
— Что-то стряслось?
Мрак промолчал, а Додон сказал тихо:
— Отпусти его.
— Зачем?
— Он скажет... передаст моим родным. Чтобы не горевали.
Ее глаза изучающе пробежали по его лицу:
— Для тебя это разве важно?
Плечи царя поднялись и опустились. Ответил, не поднимая
глаз:
— Не знаю. Но прошу тебя, отпусти его. Пусть вернется. Он
один меня понял.
Хозяйка повернулась к Мраку. Ее нечеловеческие глаза
смотрели в упор, в них не было улыбки. Затем лицо чуть дрогнуло. Тихим голосом
сказала:
— Ты герой...
— Да уж, — сказал Мрак с неловкостью, — еще какой. Только
хвост чего-то трясется.
— Герой, — покачала она головой, — ты мог... сам остаться.
Мрак кивнул на Додона:
— У тебя есть он.
— Племянник, — ответила она.
— Да рази боги с родней считаются?
Она сказала все так же негромко, ее глаза обшаривали его
лицо:
— Ты мог бы остаться... по-другому.
— Я?
— Моя сестра Дана, — напомнила она, — родила от твоего друга
троих сыновей. Им суждено стать великими царями... и родоначальниками огромных
племен и народов, невиданных государств... А ты не думаешь, что у тебя могли бы
дети стать еще могущественнее?
Мрак вздрогнул. Она задела самую сокровенную струну мужчин:
дать такое потомство, которое бы завоевало свет, перевернуло, увековечило имена
в песнях и легендах, пронесло его имя в глубь веков и тысячелетий!
И тут же, заслоняя прекрасное лицо Хозяйки, ее колдовские
глаза, перед его внутренним взором встало и заблистало искрами как заготовка
меча, которую вынули из пылающего горна, лицо единственной женщины, ради
которой стоит жить и умереть.
— Нет, — сказал он, — благодарю за честь, но Таргитай тоже
не остался с Даной. Нас звала дорога!
Она опустила глаза. Ее лицо оставалось все таким же молодым
и прекрасным, но Мрак внезапно увидел, что ей тысячи лет от роду.
— Вам подготовят коней, — ответила она.
Когда выехали из расщелины, Мрак прищурился от яркого света.
Воздух свеж, но солнечные лучи с пронзительно синего неба кололи как острия
стрел. Перед глазами поплыли огненные круги. Хрюндя заворчала, уткнулась
холодной мордой в шею Мрака. Додон постанывал и закрывал лицо рукавом халата.
Его лицо было бледным, словно пробыл в недрах Медной Горы не месяц, а годы.
Мрак косился на царя, наконец не выдержал:
— Почему ты поехал?
Додон пожал плечами, голос был злой, брюзгливый:
— Разве ты не этого добивался?
— Ну... Все равно не понял, почему.
— Ты понял, — ответил Додон невесело. — А когда понимает
хоть один... хоть один на белом свете...
Он махнул рукой. Мрак, не дождавшись продолжения, спросил:
— Ладно, но почему отпустила так легко?
— Она богиня, — напомнил Додон. — И моя тетка. Против моей
воли держать не станет.
— Мне бы такую тетку... А как сразу сказала про коней! Для
двоих. Я не слышал, чтобы ты что-то сказал.
— Богиня, — напомнил Додон снова, — И моя тетка. Ей многое
становится ясным, когда только взглянет на человека. Может быть, потому и ушла
так далеко в землю. Навидалась!
Они начали спускаться в долину, но когда выехали на
крохотную тропинку, Мрак придержал коня:
— Дальше тебе одному. Тут близко, не заблудишься. А у меня должок.
— Какой? — удивился Додон.
— Я обещал Хозяйке избавить от разбойников.
— Она выпустила тебя просто так.
— Богиня, — ответил Мрак без усмешки. — И знает людей.
Засмеялись без особого веселья. Мрак слез с коня, бросил
повод Додону. Тот подхватил молча.
