— Да, с ним спорить трудно. Что он говорит?
— Что сейчас вернемся в город. И, как за освободителя тебя
из рук... или из лап, это неважно, Светлана выйдет за меня замуж. Пойми меня
правильно, Додон. Я не хочу крови внутри страны. Я — воин, я не палач, которому
нравится проливать кровь своего народа. Потому я хочу взять власть как можно
более простым путем. И чтобы народ меня боготворил! Такой охотнее пойдет со
мной на завоевание Артании.
Додон сказал медленно:
— А если откажусь?
Волк пожал плечами:
— Я все равно возьму власть. Сам знаешь, у кого мечи — у
того и закон. Но придется вырезать всю царскую семью. На случай, если найдутся
горячие головы, что возмечтают восстановить свергнутую династию. Мне не нужны
даже ростки смуты.
Их кони шли рядом, Жеребец Волка настороженно косился на
смирного коня подземных глубин, невозмутимого как скала, такого же тяжелого, с
дивными прожилками, что идут наискось по всей длине. Словно вышел из камня,
сохранив все жилки, блестки и оттенки красного гранита.
Додон смотрел вперед. Лицо его было неподвижно, только в
глазах застыла такая горечь, что попадись под его взгляд стая пролетающих уток
— попадали бы замертво, а на месте их падения земля бы почернела от яда.
— Зачем это тебе?
— Власть? — переспросил Волк. — Слабые мужчины тешатся
богатством и бабами, сильные — властью. Я хочу попробовать соединить всю
Гиперборею в одном кулаке!
— Зачем? — повторил Додон.
— Зачем?.. Не знаю. Чувствую, что она мне нужна... Э-э...
вот кто-то скачет. Похоже, это мои люди. Ну, Додон, решай быстрее. Или
клянешься, что это я спас, или же твой труп забросаю камнями здесь, а твоих
племянниц зарежут там, во дворце.
Он вытащил меч, поглядывал то на Додона, то на дальнюю
тропинку. За скачущими всадниками вздымалось желтое облачко пыли. Их двоих еще
не видели, закрывает гребень скалы, но дорога скоро выведет на общую тропку.
Додон покосился на меч, где беззаботно прыгали веселые блики
солнца:
— Да, куда уж радостнее...
— Что? — не понял Волк. Он подвигал мечом, пуская солнечных
зайчиков в лицо Додону.
— Мир, говорю, радостный. И настоящий настолько, что в самом
деле плакать хочется!.. Я объявлю народу, что меня спас ты.
— И Светлане, — потребовал Волк настойчиво. Он держал меч
острием у груди Додона. Улыбка его была недоброй. — И всем во дворце.
— Всем скажу, но детям зачем врать?
— Всем, — потребовал Волк.
Острие меча пропороло кожу на груди. Выступила кровь, вниз
поползла крупная тяжелая капля.
— Я скажу, — пообещал Додон в бессилии. — Я скажу всем.
Конский топот становился все громче. Наконец из-за гребня
выметнулись всадники. Не сбавляя бешеной скачки, ринулись к ним. Над головами
размахивали шапками, орали ликующе:
— Волк!.. Додон!..
— Царь отыскался!
— Царь!..
— Слава Додону!
Дворец гудел как разворошенный улей. Встречать царя высыпали
как знатные, так и челядь. Орали, верещали, бросали цветы. Царь раскланивался,
а Волк поднимал руки в победном жесте. Он был в блистающих доспехах, высокий и
свирепый, даже улыбка была предостерегающей. И гасли под его взглядом улыбки, в
глазах дворовых людей появлялся страх.
Царь вернулся, но сам ли? Или Волк отыскал и привел под
стражей?
Светлана сбежала по мраморным ступеням, не чувствовала ног
под собой. Додон едва успел раскрыть руки, как бросилась на шею, он подхватил,
оторвал от земли, и Светлана повисла, счастливо дрыгая ногами.
— Наконец-то!.. — выдохнула она. — С тобой все в порядке?
Боги, как ты похудел!
— Все хорошо, — сказал он. — Все в порядке, моя радость.
— Не обманываешь?
— Убедись сама. Да и не похудел я, придумаешь такое.
Она отстранилась, заглянула ему в глаза. Все же в глазах
царя были боль и поражение. Светлана шепнула:
— Тебя там мучили?
Он взглянул в ее ясные глаза, пробормотал:
— Да нет, что ты... просто ударился о жизнь, какая она есть.
— Щадишь меня, — ее глаза наполнились слезами. — Мой добрый
великодушный дядя! Как будто не догадываюсь, что такое быть в плену! Когда в
своем дворце и то... Это были горные разбойники, да? Или коварные артане?
Он погладил ее по голове, поцеловал, повел по ступенькам
вверх, держа за плечи. Светлана вздрогнула. Впервые, любящий и всегда
внимательный дядя смолчал, оставил без ответа.
Со второго дня начались спешные приготовления к свадьбе. Как
Волк освободил царя, сказано не было, но нанятые люди распространили слухи о
кровавых битвах, которые дал Волк в подземельях горных людей, о том, как гнал
похитителей по тайным ходам все ниже и ниже, пока не пригнал в пещеру, откуда
не было выхода. И там устроил резню, когда все стены забрызгало кровью, от
криков можно было оглохнуть, а уцелевшие демоны на коленях молили о пощаде...
И с каждым пройденным днем победа Волка над похитителями
становилась все выше, а жертвы умножались. На пятый день по возвращению, на
который назначили свадьбу, трупов были уж не горы, а горные хребты.
Светильники горели даже днем. От них шел пряный аромат,
ноздри жадно ловили странные запахи, чувства обострялись. Даже глаза в серых
доныне стенах начинали различать оттенки, жилки, цветные песчинки, которых
ранее не замечали.
Гости заполнили дворец с утра, хотя венчание должно
случиться в полдень. Умельцы украсили свадебные венки золотыми цветами, что
неотличимы от настоящих, а кольца для новобрачных по заказу Волка сковали
лучшие оружейники Артании. Светлана, бледная и в слезах, сидела недвижимо как
статуя. Девушки наряжали, заплетали косу, украшали цветами и лентами, пели
подвенечную песнь, но она слышала как сквозь толстую стену. Дядя спасен,
большой и все умеющий дядя, а значит — спасено и царство. Он что-то придумает,
сумеет избежать страшной руки Волка. Тем и отличается от своего брата, а ее
отца, Громослава, который всегда был прям и никогда не менял слово. Ей же все
равно на роду написано быть жертвой.
Мертвенно бледную, но с гордо выпрямленной спиной, ее вывели
в главную палату. Гости невольно ахнули, хотя и должны были привыкнуть к ее
красоте. Сейчас она блистала как богиня, ненадолго посетившая землю. Волк,
широко улыбаясь, взял за руку и повел к подножию трона. Додон ждал в окружении
бояр. Вид у него был угнетенный. Бояре стояли за его спиной испуганные,
робеющие, опускающие глаза. А Волк смотрел нагло, в нем силы и уверенности было
больше, чем у царя с его советниками. Как и власти, что сейчас снова начинает
понимать, трезвея, каждый.
