— Дурни! Мне все одно не дожить до первого снега!
Разбойники, стыдясь замешательства, гурьбой выбежали следом,
окружили Беляка. Тормошили, хлопали по плечам, а тот лишь беспечно рассмеялся:
— На миру и смерть красна!
Кто-то попробовал неуклюже утешить Мрака:
— Без тебя вся эта затея сгинула бы на корню. А Беляк... что
Беляк, мы все беляки. Да и волхвы еще могли не так понять.
— Да, они все время пальцем в небо, — поддержал другой. —
Правда, зато в самую середку...
Беляк вскинул к небу боевой топор:
— Вперед! Мы зачем пришли? Отомстить за слезы наших матерей.
А вы, братья, позаботьтесь потом о моих... У меня отец и мать уже старые, еще
две сестренки совсем малые!
Ховрах, сердясь за поломанный строй, быстро выстроил
передних в отряд. И когда были шагах в десяти от деревьев, среди кустов
шелестнуло. Тонко свистнула стрела. Беляк, он бежал впереди, выронил топор,
ноги стали подгибаться. Попробовал что-то сказать, но слова тонули в клекоте:
стрела пробила горло.
Несколько человек с оружием наголо бросились в лес, а Беляк
опустился на траву, скорчился. Глаза его медленно заволокло пеленой смерти.
И в тот же миг погас последний луч закатного солнца.
Лес прочесали как гребнем, но нашли только отпечатки легких
охотничьих сапог. Гонта был мрачен, Беляк только первый, потери будут еще.
— Беляк... — сказал он невесело. — Мрак, ты видел серьгу?
— Да.
— Единственный сын! Что скажу его матери? Его род прервался.
Мрак сказал с горечью:
— Не прервался. Кто-то из твоих верно сказал, что мы все
беляки. Он наш брат, сын... Он весь внутри нас! Его надо только выпускать, а не
душить в себе. Его род — это мы все. Род людской, если понимаешь.
Гонта пробормотал:
— Очень смутно. Да и то, не столько понимаю, как что-то
чувствую. Но уж больно тонко... Даже дивно, что ты чуешь такое! Глядя на тебя,
не скажешь.
Мрак признался:
— Сам дивлюсь. Иногда мне хоть кол на голове теши, а другой
раз слышу как звезды шуршат, как в цветах маленькие человеки поют, постигаю
движение миров и тайные замыслы богов, а в душе такое сладкое томление... Но
тут же то конь перднет, то сам палец прищемишь, и сразу оказываешься в
привычном житейском дерьме.
Они скакали в сумерках и первую половину ночи. Мрак мчался
впереди, с ним был Гонта, чуть правее неслась в окружении суровых всадниц
легкая колесница. Мрак различал силуэт Медеи. Лента, удерживающая ее косу, не
выдержала быстрой скачки, длинные черные волосы освобожденно выплеснулись,
затрепетали, странные и волшебно прекрасные. Гонта сглотнул слюну, смотрел
неотрывно, едва не вывихивал шею.
Медея подалась вперед, лунный свет блистал в ее широко раскрытых
глазах. В них были восторг и безмерное удивление.
Гонта вскрикнул:
— Вон то капище!
Луна прорвала тучи, и в мертвом свете на фоне черного как
грех неба выступал вдали холм. На самой вершине Мрак различил выщербленные
плиты обтесанного камня. Это сейчас капище, как он понял, а когда-то был храм.
Руины и сейчас выглядят мрачно и пугающе. Если древний бог и помнит о своем
храме, то любого, кто принесет туда жертву, заметит и одарит.
Гонта все порывался проскакать вперед. Мрак вскинул ладонь:
— Стой! Те звуки, что я слышу, мне не нравятся.
Гонта повертел головой, оглянулся на Медею. Та пожала
плечами:
— Что можно услышать за тем ревом в твоем животе?
— Сама ж кормила какой-то гадостью, — обиделся Гонта. — Я ж
ел только из чувства... чувства...
Он махнул рукой, а Мрак слез с коня, припал к земле ухом.
Сперва тихо, потом все яснее услышал далекий плач. Тихо и безнадежно звучали
женские голоса. Здесь, у самой земли уловил и запахи, что вверху растворяются в
воздухе, а внизу держатся долго, расползаются, покрывают землю тонкой пленкой,
пока не впитаются в росистую землю.
Подъехал Ховрах. Слегка покачивался, хватался за конскую
гриву, но голос прозвучал бодро:
— Унюхал что?
— Люди, — сказал Мрак. — Там много людей.
— Дружина?
— Нет. Оружных не учуял. Это полон.
Ховрах всхрапнул понимающе:
— Ага, в жертву. Пусть, аль помешаем?
— Еще как помешаем, — решил Мрак. Он сжал челюсти. — Еще
как... Только надо без шума.
— Почему?
— Чтоб шума было больше потом, — ответил он сердито.
Медея смотрела большими внимательными глазами. Гонта сердито
сопел, держался поблизости, в ее сторону не смотрел так старательно, что чуть
не вывихивал шею.
— Надо выпустить полоненных, — предложила Медея.
— Зачем?
— Маржель обидится, что не принесли жертв, перестанет
помогать Горному Волку.
Мрак внезапно хлопнул себя по лбу:
— Знаю!..
На него оглянулись с недоумением. Мрак меньше всего был
похож на человека, который что-то знает. Или на человека, подверженного
озарением.
— Что? — спросил Гонта осторожно.
— Мне один волхв говорил, — сказал Мрак торопливо, и все
облегченно вздохнули, — что храмы новых богов стараются строить на месте
разрушенных старых. Чтоб, значит, народ в них пер по привычке... Что за храм
здесь был раньше?
После долгой паузы, пока все сопели да чесали затылки, Медея
сказала осторожно:
— Мне бабушка говорила, что... Маздона. Нет, Маздоная.
Да-да, Маздоная!
Гонта спросил напряженно:
— А что за ритуалы... Мрак, это безумие! Мы же не знаем
старых обычаев, не знаем что за бог, чего желал...
Медея тоже в сомнении качала головой. Мрак отмахнулся:
— Боги все одинаковы. Поклонения ждут, жертв, почитания.
Атрибуты старых богов, потом объясню это слово, переносятся на новых, так
говорил мой друг волхв. Вон даже имя чуть схожее. Маздонай — это и есть, скорее
всего, Маржель. По-нынешнему. Так что ежели пленников не отпустим, а зарежем во
славу старого бога...
Гонта побежал, размахивая руками. Его разбойники первыми
принялись растаскивать старые глыбы. К ним присоединились поляницы. Гонта их
отгонял, им-де животы беречь надобно, Медея чуть ли не впервые не ввязалась в
спор.
Когда место от новых плит было очищено, пленных согнали на
место, где стоял жертвенный камень храма Маздоная. В земле еще виднелись
коричневые гранитные осколки. Как видно, камень старого храма не увезли, а
просто раздробили и вбили в землю.
