— С милой и в шалаше найдешь небеса... Но я прискакал сюда,
загоняя коней, сообщить о подвижке войск на кордоне с Артанией. Да и с гор
начали опускаться странные люди, грабят. Все пользуются, что Додон слаб,
хитроумный Голик погиб, Светлана уехала за тобой... она тоже умела править.
Теперь в стране беспорядки.
— А я при чем?
— Ты смог бы...
— Нет, — отрезал Мрак. — Я не люблю тесные детинцы с их
душными запахами. Я ненавижу ложь, притворство...
— Мрак, — перебил Гонта, — Мрак! Опомнись. Ты говоришь как
ребенок. Люблю или не люблю — это по-детски. Взрослый человек это уже другой
человек. Он постоянно приносит свои желания в жертву. Соседям, друзьям, детям,
родителям... женщинам. Я не говорю уж о долге чести, который превыше всего.
— Ну-ну, — поторопил Мрак.
— Не догадываешься?
— Догадываюсь. Но скажи ты. Небось, всю дорогу готовился.
— Готовился, — признался Гонта, — но все слова вылетели,
когда тебя увидел. Я думал, застану счастливчика, который упивается любовью! А
когда тебя увидел, то сперва решил, что с гор спускается грозовая туча.
От костра донеся счастливый смех на два голоса. Ховрах
показывал Светлане как готовить баранину на плоских камнях, Светлана качала
головой, продолжала нанизывать мясо на прутики.
— Все счастливы, — улыбнулся Мрак, но уголки губ опустились.
— что ты хочешь?
— Того же, — ответил Гонта, — что и ты. Пора возвращаться,
Мрак.
Мрак смотрел исподлобья. Гонта выдержал взгляд странного
друга, хотя по спине побежали мурашки. Глаза были цвета старой дубовой коры, а
зрачки казались бездонными колодцами. Если смотреть в глаза — смотреть в душу,
то не потому ли многие выглядят мелкими душонками?
— После обеда, — ответил Мрак.
Гонта переспросил осторожненько, еще не веря в столь легкую
победу:
— Выезжаем?
— Да. — прорычал Мрак. — Да пошел он... этот долг! Сам знаю.
Убить бы того, кто заронил это в человека. Вон звери не ведают никакого долга.
Просто счастливы.
— Ты замахиваешься на бога, — напомнил Гонта опасливо.
Мрак странно посмотрел на друга, неожиданно улыбнулся:
— Иного бога и выпороть бы...
Его улыбка была внезапной, как выглянувшее солнце в разрыве
грозовой тучи. И такой же яркой. Гонта не понял странного замечания, повторил
на всякий случай:
— Съедим этого барашка... Какого упитанного подстрелил!
Наверно, случайно... и отправимся в обратный путь. Там уже смута во всю.
— Обрадовал, — буркнул Мрак.
Обед получился скомканным, торопились уехать все. Едва ли не
больше других — Мрак. Дольше всех собиралась Светлана, и ничего нельзя было
прочесть на чистом как заморский мрамор лице царской дочери.
Мрак хотел поджечь хижину. Мол, как знак, что не вернется,
но Гонта перехватил руку с пылающей головней:
— Не надо. Подумай о дровосеках, случайных путниках...
— Я знаю, кого ты так называешь, — ответил Мрак, но головню
бросил обратно в костер, залил водой.
— Я говорю то, — обиделся Гонта, — что говорю!
— Ты свои воровские хижины не сжег, — сказал Мрак
насмешливо. — Верно?.. Надо будет капнуть Медее.
Отдохнувшие кони шли весело, бодро. За десяток верст до
города Ховрах вырвался вперед, гикнул, помчался лихим наметом. Мрак посмотрел
вслед, покосился на Светлану:
— Торжественную встречу устроит!
Светлана мило улыбнулась:
— Разве это так важно? Я за мужем, как нитка за иголкой.
Гонта все еще посматривал на них удивленно. Царская дочь
безмятежна и невозмутима. На губах приветливая улыбка, лицо спокойное, умиротворенное.
Так же держалась во дворце, так же в хижине дровосека. Сейчас сидит на коне с
тем же спокойным выражением лица. Как будто ее жизнь не меняется так круто, что
голова кружится!
Кони взбежали на пригорок, Гонта захохотал. Распахнулся вид
на стольный град, где из распахнутых ворот, давя друг друга, выливались
разноцветные толпы. Пугая людей, на рысях выехали всадники, перешли в галоп.
Был пир, шумный и бестолковый, Мрак поднимал турий рог,
принимал поздравления, кланялся, а когда показалось удобным встать из-за стола,
вышел, пробрался в комнату Ховраха. Из-за двери иногда слышались пьяные вопли,
удалые крики, песни, нестройные пляски.
Он с наслаждением ощутил как обострились его чувства, мир
запахов стал реальным, и Мрак увидел зримо и отчетливо что творится за дверью,
в длинном коридоре и даже поверхом ниже, где запахи стояли как вода в болоте —
тяжелые и недвижимые.
Чувствуя себя увереннее на четырех лапах, он скользнул в
тайный ход и помчался длинными прыжками. Мышцы обрели прежнюю звериную мощь, он
чувствовал как под шкурой переливается ярая сила. Нужды не было перекидываться
вот так в волка, он не сразу понял, зачем это сделал, а когда понял, распахнул
пасть в беззвучной волчьей усмешке.
Во дворце все чересчур мертвенно, душно, лживо, а здесь как
бы сбрасываешь с человечьей личиной и человечью ложь, притворство. Не потому ли
и Гонта ушел в разбойники? Кто отводит душу, бегая по подземным ходам, кто в
темном лесу грабит торговцев!
Внезапно по телу прошла щемяще сладкая волна. Мрак замедлил
бег еще до того, как понял причину. Ноздри раздулись, затрепетали. Он припал к
едва заметной щели, каменные глыбы почти слиплись, но аромат ее кожи, ее волос
проникал, казалось, даже через толщу камня.
Мрак некоторое время стоял, закрыв глаза, осязал ее запахи.
А затем услышал мужской голос, в котором узнал сладкоголосого певца. Он хотел
уйти, не по-мужски слушать разговоры своей невесты, почти уже жены, вообще
подслушивать нехорошо, но Иваш в этот момент как раз спросил:
— А как же наша любовь?
И ее негромкий голос:
— Ты же знаешь... Я люблю тебя, но Мрак так много сделал для
царства, для мира... и для меня, что просто подло ничего не дать взамен!
— И ты решила пожертвовать собой?
— Если он ничего другого не приемлет? Разве я однажды не
пошла жертвой богу войны, только бы жила моя страна? Так и теперь...
— Но сейчас нет такой нужды. Волк исчез, противники
разогнаны, твой дядя снова правит уверенно.
— А как я должна себя чувствовать? Мы обманом использовали
героя, затем выгоняем? Это подло. И к тому же любое царство, где воцаряется
несправедливость, быстро рушится.
Его голос был полон боли:
