Книга Повседневная жизнь импрессионистов. 1863-1883, страница 33. Автор книги Жан-Поль Креспель

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Повседневная жизнь импрессионистов. 1863-1883»

Cтраница 33

И все же художники Барбизона не были пленэристами в полном смысле этого слова; сначала они делали на натуре наброски и эскизы, а затем, тщательно прорабатывали их в мастерской, зачастую жертвуя реалистичностью изображения ради живописности. И тем не менее некоторые световые эффекты — гроза, сумерки — воспроизводились ими довольно точно. Ренуар вскоре в полной мере оценил их мастерство. «Меня просто поразили Руссо и Добиньи, — говорил он сыну. — Я сразу понял, что Коро замечательный человек, он не занимается отделкой своих картин, и слава его будет жить вечно. Как Вермер Делфтский, он вне моды. Милле я терпеть не мог, его сентиментальные крестьяне чем-то напоминали переодетых актеров. Всей душой я тянулся к Диазу. [72] Он был доступен моему пониманию… Картины Диаза пахнут грибами, прелой листвой и мхом». Дифирамбы в адрес Коро из уст Ренуара звучат довольно искренне, он даже не осмеливался приблизиться к великому пейзажисту, чувствуя себя неловко среди окружавших мэтра посредственных художников и льстецов. Моне тоже держался на расстоянии, но летом 1865 года, когда с ним произошел несчастный случай, Коро сам приехал навестить его. Один только Писсарро поддерживал с Коро дружеские отношения.

800 тысяч франков за «Анжелюс»

К живописи Милле почти все импрессионисты остались равнодушны, подобно Ренуару, да и как человек он был не особенно привлекательным. Поселившись в деревне, он держался особняком и только ворчал, если кто-нибудь пытался заговорить с ним. Оставаясь в глубине души крестьянином, Милле только среди крестьян чувствовал себя в своей тарелке. Подобно им, он любил работать на земле и, случалось, встретившись в поле с земледельцем, брал у того из рук лопату или косу, чтобы немного размяться. Он своими руками возделывал землю в саду и сам выращивал все необходимые овощи, ведь у него было девять детей. Несмотря на завидную популярность, Милле был небогат, так как его картины продавались плохо. Написанный в 1857 году «Анжелюс» был продан коллекционеру Папле за тысячу франков. Тридцать два года спустя Альфред Шошар, совладелец универмага «Галереи Лувра», выкупил картину за 800 тысяч франков у ее тогдашнего американского владельца. Безмерно тщеславный Шошар решил сделать широкий патриотический жест и вернул Франции шедевр, почти столь же знаменитый, как «Джоконда».

Несмотря на нелюдимость и неприветливость, Милле собирал у себя на вечерние посиделки всех художников, живших в Барбизоне. И пока его жена, бывшая служанка, при свете единственной масляной лампы штопала белье своего многочисленного семейства, гости мирно беседовали, покуривая трубки у очага, в котором трещали охапки хвороста.

Харчевня Ганна

Кроме художников, поселившихся здесь надолго, таких, например, как Шарль Жак, питавшийся, чтобы выжить, одной спаржей, когда его картины не продавались, в Барбизоне жили и другие живописцы — либо на частных квартирах, либо в единственной, совсем небольшой гостинице, на которой вместо вывески висела закрепленная над дверьми сосновая ветка. Здесь же размещались харчевня и бакалейная лавка, куда крестьяне приходили, чтобы пополнить запасы соли, сахара, кофе, мыла и других необходимых товаров. Гостиница казалась уменьшенной копией старинной харчевни. Всё здесь размещалось в одной комнате, насквозь пропитанной запахом рассола и скверного вина, а вокруг общего обеденного стола бродили куры, которые клевали упавшие со стола крошки. В углу за зелеными саржевыми занавесками находилось супружеское ложе четы Ганн. Оно никого не смущало; поднимавшиеся раньше всех постояльцы, так же как и полуночники, заставали хозяев уже на ногах. Гонкуры отзывались об этом уголке, где не раз останавливались во время своих туристических вылазок, не слишком одобрительно. Привыкшие в своей барской квартире к изнеженности и комфорту, они, разумеется, были недовольны неопрятным видом харчевни: «…бесконечные омлеты, пятна на скатерти и оловянные вилки, пачкавшие стол».

Обстановка в харчевне была незатейливая: несколько столов, скамьи, посудный шкаф, заставленный белыми фаянсовыми суповыми мисками… Впрочем, было и кое-что приятное: постоянно горевший огонь в камине, на котором жарилась дичь, да небрежно прислоненные к стенам и дверцам шкафа холсты, вносившие совершенно неожиданную ноту в эту грязную забегаловку.

Поначалу на втором этаже было всего две комнаты, заставленные кроватями. Можно себе представить затхлый дух, исходивший по утрам из общих спален, в которых скапливалось столько никогда не мывшегося народу! Поскольку художники чаще всего приезжали сюда с женами, через какое-то время в павильоне, стоявшем в глубине огорода, было устроено несколько небольших комнат для супружеских пар. По описанию братьев Гонкуров, эти комнаты были довольно чистыми и обставлены хорошей мебелью времен Луи Филиппа с серой репсовой обивкой.

Кормили здесь всегда одним и тем же, пища была немудреной, но зато дешевой, пансион составлял всего 2,5 франка в день, включая право пользоваться свечой. Папаша Ганн, бывший сельский полицейский, променявший свою треуголку на фетровую шляпу художника, не слишком доверял платежеспособности своих клиентов и требовал оплату по прибытии, зато потом бесплатно снабжал своих постояльцев табаком для трубок. Чудаковатый папаша Ганн устанавливал стоимость пансиона в зависимости от внешнего вида клиента, и если на пороге появлялся буржуа, плата могла возрасти до четырех франков. Со временем желающих потолкаться летом среди художников и подышать лесным воздухом становилось все больше. Некоторое время спустя здесь стало так многолюдно, что пришлось расширяться и размещать заведение на опушке леса в более просторном доме, получившем громкое название «Вилла искусств». Клиентов, не нашедших себе местечка в харчевне, позднее стали принимать в гостинице «Сирон». А уж после того как, прогуливаясь по окрестностям, здесь остановился сам Наполеон III и даже купил несколько полотен у постояльцев гостиницы, она и вовсе стала знаменитой.

Дни и ночи Барбизона

Жизнь художников в Барбизоне была суровой и в то же время веселой; они много работали, хотя Ипполит Тэн в романе «Тома Грэндорж» утверждает иное. Поднимались они на заре, когда пастухи гнали деревенское стадо на пастбище, наскоро умывались из стоящего на краю колодца ведра и со всем скарбом за спиной и с зонтиком наперевес дружно отправлялись к избранному месту, иногда в десятке километров от гостиницы, не забыв запастись провиантом — внушительных размеров завтраком и флягой вина. В деревню возвращались лишь на закате, совершенно вымотанные и голодные. Ренуар как-то весело заметил: «Пейзаж — это спорт».

На скорую руку облившись из ведра, как и утром, они приводили в порядок кисти и отправлялись передохнуть на каменные скамьи, стоявшие по обе стороны от входа в харчевню.

Как только возвращался последний постоялец, служанка Луиза разливала суп в глубокие фаянсовые тарелки, в течение дня украшавшие полки шкафа; в суп макали толстые ломти черствого хлеба. Гонкуры так описывали эти ужины: «Сбросив шляпы, все расхватывали желтые холщовые кухонные полотенца, привязывали к ножкам стульев собак, и раздавалось дружное звяканье ложек о тарелки. С пианино брали лежавший там хлеб и передавали его по кругу, каждый отрезал себе кусок. Слабое вино пенилось в стаканах, стучали вилки, тарелки передавались по кругу, стук ножей по столу означал, что нужна добавка… пустые и полные бутылки выстраивались в ряд, салфетками отгоняли собак, нахально совавших морды в хозяйскую еду. Дружно хохотали. Среди живописцев, взбодренных воздухом леса и нагулявших за день волчий аппетит, возникало вдруг грубоватое молодецкое веселье, чем-то напоминавшее шумную школьную столовую».

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация