Идя обратно через двор к поджидающей его Агнес, Том распрямил плечи — он никогда не показывал ей своего разочарования. Том всегда старался сделать вид, будто все в порядке, он держит судьбу за хвост, и нет ничего страшного в том, что здесь не оказалось работы, в следующем городе обязательно будет что-нибудь подходящее. Он знал, если Агнес увидит хоть малейший признак разочарования, она обязательно заставит его найти какое-нибудь место, где можно было бы обосноваться, а этого он как раз и не хотел, до тех пор пока они не найдут город, в котором намечается возвести собор.
— Мне здесь ничего не подходит, — сказал он Агнес. — Пойдем дальше.
Виду нее был унылый.
— Надо думать, на строительстве собора и дворца можно было бы найти местечко еще для одного каменщика.
— Оба здания почти закончены, — оправдывался Том. — Так что людей у них больше, чем требуется.
Семейство Тома прошло по подъемному мосту и вновь окунулось в бурлящий поток городских улиц. Они вошли в Солсбери через восточные ворота, а покинуть его намеревались через западные, ибо именно в этом направлении находился Шефтсбери. Том повернул направо, ведя их по незнакомым улицам.
Вдруг он остановился перед каменным домом, нуждавшимся в основательном ремонте. При строительстве этого дома, должно быть, использовали слишком слабый раствор, и теперь он крошился и осыпался. Холод проникал в дыры и разрушал каменную кладку, и если в таком состоянии оставить строение на зиму, то к весне разрушения могут быть очень серьезными. Том решил сказать об этом хозяину.
Входом в дом служила широкая арка. Деревянная дверь была распахнута, и прямо у входа сидел ремесленник, держа в правой руке молоток, а в левой резец. Он вырезал замысловатый орнамент на деревянном седле, надетом на стоящую перед ним скамейку. В глубине Том разглядел сложенные деревянные заготовки и кожи, мальчик подметал стружку.
— Добрый день, мастер, — заговорил Том.
Седельщик оценивающе посмотрел на него и, очевидно, решив, что Том относится к той категории людей, которые, если понадобится, могут и сами сделать седло, сухо кивнул.
— Я строитель, — продолжал Том. — Вижу, ты нуждаешься в моей помощи.
— Это почему?
— Раствор крошится, камни потрескались, твой дом может не простоять еще одну зиму.
Седельщик покачал головой.
— В этом городе полно каменщиков. С какой стати я буду нанимать незнакомого человека?
— Ну что ж. — Том повернул прочь. — Бог с тобой.
— Со мной, со мной, — пробурчал седельщик.
— Чурбан неотесанный, — ворчала Агнес, спеша за уходящим Томом.
Улица привела их к рынку. Здесь, на небольшой грязной площади, крестьяне из окрестных сел выменивали скромные излишки продуктов — мясо или муку, молоко или яйца — на товары ремесленников и купцов: кувшины, лемеха, веревки, соль. Обычно рынок представлял собой довольно шумное и пестрое зрелище: добропорядочные торговцы, крикливые лавочники, дешевые лакомства для ребятишек, песни бродячих актеров или выступление акробатов, потаскухи, калека-солдат с рассказами об ужасных пустынях Востока и неистовых ордах сарацинов. Те, кто сделал выгодные покупки, редко могли устоять перед искушением спустить последние деньги на стаканчик-другой крепкого эля, и поэтому к полудню многие выглядели изрядно подвыпившими. Другие в пух и прах проигрывались в кости и затевали драки. Но сегодня, в холодный дождливый день, когда излишки урожая уже были распроданы, рынок выглядел притихшим. Промокшие крестьяне без лишних слов покупали у озябших лавочников необходимые товары, причем и те и другие только и мечтали, как бы побыстрее вернуться домой к жаркому очагу.
Том и его семья брели среди угрюмой толпы, не обращая внимания на монотонные призывы колбасников или точильщиков. Они дошли почти до конца рынка, когда Том вдруг увидел свою свинью.
От удивления он не верил своим глазам.
— Том, смотри! — зашипела Агнес, и он понял, что и она тоже узнала свинью.
Сомнений быть не могло. Он знал ее не хуже, чем собственных детей. Их собственность тащил красномордый пузатый детина, который, очевидно, мог есть столько мяса, сколько хотел, и даже больше. Должно быть, мясник. Том и Агнес так и застыли на месте, уставившись на него, и, поскольку они стояли прямо на дороге, он просто не мог не заметить их.
— Ну, чего еще, — нетерпеливо сказал толстяк, несколько обескураженный их удивленными взглядами.
— Это наша свинья, — первая опомнилась Агнес.
— Да, да. Именно так, — спокойно подтвердил Том.
На мгновение глаза мясника воровато забегали, и Тому стало ясно, что он знал, что свинья краденая.
— Я только что заплатил за нее пятьдесят пенсов, и теперь она моя.
— Ты заплатил так дешево потому, что свинья ворованная. У кого ты ее купил?
— У какого-то крестьянина.
— Ты его знаешь?
— Н-нет. Но послушайте, я городской мясник и не могу заставлять каждого, кто продает мне корову или свинью, приводить с собой еще двенадцать свидетелей, чтобы те подтвердили, что скотина действительно принадлежит ему.
Он попытался было обойти их стороной, но Том схватил его за руку. Мясник начал злиться, но затем прикинул, что, если он ввяжется в драку и свинью придется выпустить, кто-нибудь из членов семьи Тома ее подхватит и тогда уже ему самому придется доказывать свое право собственности. Поэтому, подавив в себе гнев, он сказал:
— Вы меня обвиняете? Что ж, пойдем к шерифу.
Поняв, что доказательств у него все равно нет. Том отпустил мясника и спросил:
— Как он выглядит, тот человек, что продал тебе мою свинью?
— Как все, — уклончиво ответил толстяк.
— Он чем-нибудь прикрывал рот?
— Теперь припоминаю. Кажется, да.
— Это разбойник, скрывающий свои отрезанные губы, — с горечью проговорил Том. — Об этом, как видно, ты не подумал.
— Так дождь хлещет! — возразил мясник. — Все кутаются как могут.
— Ладно. Скажи только, давно вы расстались?
— Сию минуту.
— И куда он направился?
— Наверное, в пивную.
— Спустить мои денежки, — мрачно сказал Том. — Давай, ступай себе. Когда-нибудь и тебя ограбят, вот тогда ты пожалеешь, что находятся люди, которые покупают ворованное.
Мясник, зло глядя на Тома, колебался, словно хотел что-то возразить, но, передумав, пошел своей дорогой.
— Ты почему его отпустил? — заговорила Агнес.
— Потому что его здесь все знают, а меня никто. Начни я драться, меня бы еще и осудили. Что, на заднице у свиньи написано мое имя? Кто скажет, чья это свинья?
— Но все наши сбережения…
