Монахи одобрительно зашумели.
— Надо послать самых мудрых и самых речистых, — добавил ризничий Эндрю.
Филип не сомневался, что во главе делегации Ремигиус и Эндрю видели именно себя.
— Не думаю, — продолжал Ремигиус, — что после того, как король узнает о том, что случилось. Перси Хамлей будет долго оставаться графом Ширингом.
Этой уверенности Филип не разделял.
— А где сейчас король? — спохватился Эндрю. — Кто-нибудь знает?
Филип недавно вернулся из Винчестера и был в курсе.
— Он отправился в Нормандию, — сказал приор.
— Понадобится уйма времени, чтобы догнать его, — заметил Милиус.
— Поиски справедливости требуют терпения, — высокопарно произнес Ремигиус.
— Но пока мы будем тратить время на поиски справедливости, строительство собора будет стоять на месте, — парировал Милиус. В своем голосе он не скрывал раздражения, которое вызывала в нем готовность Ремигиуса отложить программу строительства. Филип разделял это чувство. Милиус между тем продолжал: — Однако проблема не только в этом. Даже добравшись до короля, надо будет еще уговорить его выслушать нас. А на это могут уйти недели. Затем он, вполне вероятно, предоставит Перси Хамлею возможность защищаться — и тогда снова задержка…
— Да как, интересно, Перси станет защищаться? — вспылил Ремигиус.
— Не знаю, — проговорил Милиус, — но уверен, он что-нибудь придумает.
— Но в конце концов король обязан держать свое слово.
— Не будь так уверен, — раздался чей-то голос, и все обернулись. Говорившим был брат Тимоти, старейший среди монахов монастыря. Маленький благопристойный старичок, он очень редко участвовал в их дискуссиях, но, когда все же начинал говорить, его стоило послушать. Не раз Филип думал, что Тимоти вполне мог бы стать приором. Как правило, на собраниях капитула брат Тимоти сидел и дремал, но сейчас он подался вперед, глаза блестят. — Король есть лишь раб обстоятельств, — продолжал старик. — Он живет в постоянном страхе перед собственными бунтовщиками и монархами соседних стран. Ему нужны союзники. Граф Перси — человек могущественный, у него много рыцарей. И если в тот момент, когда мы представим королю наше прошение, он будет испытывать нужду в таких людях, как Перси, он откажет нам, невзирая на всю законность нашей просьбы. Короли не безгрешны. Есть только один истинный судья, и он есть Бог. — Тимоти снова откинулся назад, прислонившись к стене и полуприкрыв глаза, словно то, как будет воспринята его речь, не представляло для него ни малейшего интереса. Филип сдержал улыбку: Тимоти абсолютно точно выразил опасения приора по поводу поисков правды у короля.
Ремигиус не хотел отказываться от захватывающей поездки во Францию и возможности пожить некоторое время при королевском дворе, но в то же время ему нечего было противопоставить логике брата Тимоти.
— Что еще в таком случае мы можем предпринять? — сказал он.
Ответа Филип не знал. Шериф не сможет вмешаться в это дело: Перси был слишком могущественной персоной, чтобы подчиниться простому шерифу. На епископа также нельзя положиться. Досадно. Однако Филип не собирался сидеть сложа руки, смирившись с поражением. Каменоломню можно заполучить, если…
У него родилась идея.
— Минутку, — задумчиво проговорил он.
Потребуется помощь всех физически сильных братьев… все должно быть тщательно организовано, как военная операция, только без оружия… надо на два дня запастись едой…
— Не знаю, получится ли, но попробовать стоит. Слушайте, — сказал он и изложил им свой план.
* * *
Вскоре они вышли из монастыря. Отряд состоял из тридцати монахов, десяти послушников. Черномазого Отто и его каменотесов, Тома Строителя с Альфредом да двух запряженных в телегу лошадей. Когда спустились сумерки, они зажгли факелы. В полночь процессия остановилась, чтобы ее участники смогли поужинать тем, что второпях удалось собрать на кухне: курами, белым хлебом и красным вином. Филип всегда считал, что тяжкий труд должен вознаграждаться хорошей пищей. Когда они снова двинулись в путь, монахи запели псалмы.
Еще стояла кромешная тьма, когда Том, который шел впереди, указывая дорогу, вдруг поднял руку, веля отряду остановиться.
— Осталось пройти милю, — сказал он Филипу.
— Хорошо, — кивнул приор. Он повернулся к монахам. — Снимите свои башмаки и сандалии и наденьте валенки. — Он и сам переобулся в пару мягких валяных башмаков, какие в зимнюю пору обычно носили крестьяне. Затем, подозвав к себе двух послушников, Филип приказал: — Эдвард и Филемон, вы останетесь здесь, с лошадьми. И чтобы не шуметь. Дождетесь рассвета и присоединитесь к нам. Все ясно?
— Да, отче, — хором ответили они.
— Отлично. Остальным следовать за Томом Строителем. И соблюдайте полную тишину.
Процессия снова тронулась.
Дул легкий западный ветерок. Шелест молодой листвы скрывал тяжелое дыхание пятидесяти мужчин и шарканье пятидесяти пар валенок. Филип начал ощущать волнение. Теперь, когда его план был близок к осуществлению, он стал казаться приору несколько сумасбродным. В мыслях своих Филип молил Господа даровать ему удачу.
Дорога свернула влево, и в мерцающем свете факелов проступили очертания деревянного дома, кладки грубо обтесанных каменных блоков, нескольких лестниц и стоек лесов на фоне темного холма, обезображенного белыми шрамами каменных разрезов. «А нет ли здесь собак?» — подумал вдруг Филип. Если на каменоломне держат собак, то элемент внезапности будет утерян, а сам план поставлен под угрозу срыва. Но отступать было уже поздно.
Шаркая ногами, процессия миновала дом. Филип затаил дыхание, в любой момент ожидая услышать беспорядочный лай собак. Однако все было тихо.
Монахи полукругом встали у основания лесов. Приор почувствовал гордость за своих братьев, которые столь бесшумно смогли все это проделать. Не так просто соблюдать тишину даже в церкви. Правда, может быть, они были слишком напуганы, чтобы шуметь.
Том Строитель и Черномазый Отто начали расставлять по местам каменотесов. Они разделили их на две группы. Одна группа собралась там, где пласт известняка подходил к поверхности земли у подножия холма, а другая взобралась по лесам наверх. Когда каменотесы заняли свои позиции, их по приказу Филипа окружили монахи. Сам же приор встал между ними и домом.
Все было точно рассчитано. Через несколько минут после того, как Филип отдал последние распоряжения, небо начало светлеть. Вытащив свечу, он зажег ее от факела и, повернувшись к монахам, поднял. Это был условный сигнал. Все сорок монахов и послушников тоже достали и зажгли свечи. Зрелище было волнующее. В предрассветных сумерках каменоломню заполнили призрачные фигуры, держащие маленькие дрожащие огоньки.
Филип снова повернулся к дому. Там пока не было никаких признаков жизни. Он приготовился ждать. Это монахи умели, ведь им ежедневно приходилось часами неподвижно стоять. Однако работникам это давалось непросто, и через некоторое время они начали терять терпение и стали шаркать ногами и вполголоса переговариваться. Но теперь было уже все равно.
