Он так вышел из себя, что вполне мог зарезать епископа, если бы не раздавшийся с ведущей наверх лестницы голос:
— Уильям! Прекрати!
То был его отец.
Уильям замер и немного погодя вложил кинжал в ножны.
Уолеран прошел в зал. Вслед за ним вошел еще один священник — Дин Болдуин.
— Не ожидал увидеть тебя здесь, епископ, — сказал Перси.
— Потому что, когда мы встречались в последний раз, ты подбил приора Кингсбриджа на то, чтобы он обманул меня. Да-а. Я знал, что мой визит удивит тебя. Я ведь не из тех людей, кто легко прощает обиды. — Он перевел взгляд своих ледяных глаз на Уильяма, затем снова повернулся к отцу: — Но я не держу злобы, когда это не совпадает с моими интересами. Нам надо поговорить.
Отец, подумав, кивнул:
— Пойдем наверх. Ты тоже, Уильям.
Епископ Уолеран и Дин Болдуин поднялись в графские покои, где их ожидала Риган, за ними туда вошел Уильям. Он чувствовал досаду, что коту удалось спастись. С другой стороны, он понимал, что и ему тоже удалось спастись: тронь он епископа хоть пальцем, вполне возможно, его бы за это повесили. Но в утонченности Уолерана, в его изысканных манерах было нечто такое, что вызывало отвращение Уильяма.
Они прошли в отцову комнату, ту самую, в которой Уильям насиловал Алину. Каждый раз, заходя сюда, он вспоминал ту сцену: ее пышное белое тело, страх, застывший у нее в глазах, то, как она визжала, перекошенное лицо ее младшего брата, когда его силой заставляли смотреть на них, а затем — это Уильяму очень понравилось — то, как после него ее насиловал Уолтер. Жаль, что ему не удалось сделать ее своей пленницей, — можно было бы иметь ее в любое время, как только захочется.
С тех пор мысль об Алине неотступно преследовала его. Он даже предпринял было кое-какие шаги, чтобы выследить ее. В Ширинге поймали лесника, который хотел продать боевого коня Уильяма, и тот под пыткой сознался, что выкрал его у девицы, отвечавшей внешнему виду Алины. От винчестерского тюремщика Уильям узнал, что она приходила навестить отца перед самой его смертью. А его подруга госпожа Кейт, владелица публичного дома, завсегдатаем которого он был, рассказала молодому Хамлею, что она звала Алину к себе. Но на этом след дочери Бартоломео обрывался.
— Да не терзайся ты так из-за нее, Уилли, мальчик мой, — успокаивала его Кейт. — Хочешь большие груди и длинные волосы? У нас есть. Вон, возьми Бетти и Милли, обеих, четыре сиськи — и все твои! А?
Но Бетти и Милли не были так невинны, так белокожи и так пугливы, да и вообще они не нравились ему. По правде говоря, с той самой ночи с Алиной он так и не смог получить истинного удовлетворения ни с одной другой женщиной.
Отогнав от себя мысли о девушке, Уильям прислушался к разговору.
— Полагаю, вам известно, что приор Кингсбриджа захватил вашу каменоломню? — сказал Уолеран.
Они ничего не знали. Уильям был потрясен, а мать пришла в ярость.
— Что? — взвизгнула она. — Каким образом?
— По-видимому, вашим стражникам удалось прогнать монастырских каменотесов, но когда они проснулись на следующее утро, то обнаружили, что каменоломня окружена распевающими псалмы монахами, и не решились поднять руку на людей Божьих. А затем приор Филип нанял ваших каменотесов, и теперь все они работают вместе в полном согласии. Странно, однако, что не пришли стражники и не доложили вам о случившемся.
— Где эти слюнтяи? — истошным голосом завопила мать. — Я им покажу! Я их заставлю отрезать собственные яйца…
— А мне ясно, почему они не вернулись, — проговорил Уолеран.
— Бог с ними, со стражниками, — махнул рукой Перси. — Они всего лишь солдаты. Во всем виноват этот проныра-приор. Вот уж не думал, что он способен на такое. Лихо он нас провел.
— Это точно, — проскрипел епископ. — Несмотря на внешность святоши, он хитер, как крыса.
Уильям отметил про себя, что Уолеран тоже хитер, как крыса, — черная крыса с остренькой мордочкой и лоснящейся шерстью, сидящая в углу с коркой в лапках и беспокойно стреляющая по сторонам своими маленькими глазками. Ему-то какое дело до того, кому принадлежит каменоломня? Уж в нем-то коварства не меньше, чем в приоре Филипе: тоже что-то задумал.
— Ну это ему даром не пройдет! — кипятилась мать. — Никто не должен видеть поражения Хамлеев. Этого приора надо растоптать!
Однако отец не был настроен столь же решительно.
— Это только каменоломня, — сказал он. — И к тому же король…
— Нет, это не только каменоломня, — перебила его мать, — это честь семьи! Не имеет значения, что сказал король.
Уильям был полностью согласен с матерью. Приор Кингсбриджа бросил Хамлеям вызов и должен поплатиться за это. У человека, которого не боятся другие, никогда не будет ни власти, ни богатства.
— А почему бы не отправиться туда с небольшим отрядом наших людей и не вышвырнуть вон монастырских каменотесов? — предложил Уильям.
Отец покачал головой:
— Одно дело препятствовать исполнению воли короля, просто добывая для себя камень, и совсем другое — послать вооруженных людей, чтобы они выгнали каменотесов, которые работают там с разрешения монарха. Да за это можно графства лишиться.
Уильям вынужден был признать, что отец прав. Лорд Перси всегда был очень осторожен, но обычно на то имелись основания.
— У меня есть предложение, — снова заговорил епископ Уолеран. То, что он явился сюда не с пустыми руками, Уильям понял сразу. — Думаю, что сей собор ни к чему строить в Кингсбридже.
Последняя фраза озадачила молодого Хамлея. Она показалась ему несколько неуместной. Отец тоже не мог уяснить ее смысл. А вот глаза матери расширились, она на какое-то мгновение перестала почесывать свою отвратительную физиономию и задумчиво произнесла:
— Интересная мысль…
— В старые времена большинство соборов располагались в таких деревнях, как Кингсбридж, — продолжал Уолеран. — Однако лет шестьдесят-семьдесят назад — тогда правил наш первый король Уильям — многие из них переместились в города. Кингсбридж же — это маленькая деревушка, стоящая в чистом поле. Там ничего нет, кроме хиреющего монастыря, который слишком беден, чтобы содержать собор, не говоря уже о его постройке.
— А где бы ты хотел построить его? — спросила мать.
— В Ширинге, — ответил Уолеран. — Это большой город — в нем, должно быть, тысяча жителей, а то и больше, со своим рынком. Там проводится ежегодная овчинная ярмарка. Он стоит на большой дороге. Так что Ширинг — хорошее место. И если мы — епископ и граф — объединимся, мы протолкнем это дело.
— Но если собор будет в Ширинге, — сказал отец, — кингсбриджские монахи не смогут служить в нем.
— В том-то и дело, — засуетилась мать. — Без собора Кингсбридж — пустое место, монастырь опять придет в упадок, а приор Филип снова превратится в ничтожество, чего он и заслуживает.
