К ним подошел увидевший их Том Строитель.
— Ты проделал великолепную работу, — сказал ему Филип.
— Да, но посмотри на это. — Том кивнул в сторону северо-восточного угла монастырского двора, где хранились привезенные из каменоломни блоки. Обычно там лежали сотни уложенных в штабеля каменных глыб. Теперь же на земле валялись лишь двадцать-тридцать камней. — К сожалению, эта «великолепная работа» означает, что мы израсходовали все наши запасы.
Ликование Филипа тут же улетучилось. Все, что достигнуто, было поставлено под вопрос из-за необдуманного решения Мод.
Они шли вдоль северной части строительной площадки, где наиболее искусные мастера при помощи молотков и резцов обтачивали камни, придавая им нужную форму. Остановившись возле одного из ремесленников, Филип стал наблюдать, как тот обрабатывает капитель, массивную каменную деталь, венчавшую колонну. Постукивая легким молоточком по небольшому резцу, мастер вырезал орнамент из листьев. Это была очень тонкая работа. К удивлению Филипа, ремесленником оказался молодой Джек, пасынок Тома.
— А я-то думал, Джек все еще ходит в учениках! — воскликнул приор.
— Так и есть, — сказал Том, но, когда они отошли на приличное расстояние, добавил: — Мальчишка просто выдающийся. Здесь у меня работают мастера, которые начали резать камень, когда он еще не родился, но ни один из них не может с ним сравниться. — Он как-то смущенно усмехнулся. — Подумать только! А ведь он даже не мой сын!
Родной же сын Тома, Альфред, был уже мастером и имел в своем подчинении несколько работников и подмастерьев, однако Филип знал, что Альфред и его подручные обычно выполняли более грубую работу. «Интересно, — размышлял приор, — как ко всему этому относится Том?»
— Уверен, рынок принесет нам хорошие деньги, — сказал Том Строитель, возвращаясь к разговору о делах.
— Да, но их не хватит. В первый год он даст не больше пятидесяти фунтов.
Том мрачно кивнул:
— Этого еле-еле хватит, чтобы купить камень.
— Мы бы справились как-нибудь, если бы я не должен был отдать сотню фунтов Мод.
— А шерсть?
Овечья шерсть, что была сложена в монастырских амбарах, должна была быть продана через несколько недель на овчинной ярмарке, которая устраивалась в Ширинге. Филип рассчитывал получить за нее около ста фунтов.
— Эти-то деньги и уйдут на уплату Мод, — сказал он. — Но у меня до следующего года не будет ни пенни на жалованье ремесленникам.
— А занять не можешь?
— Уже занимал. Евреи мне больше не дадут. Я пытался, когда был в Винчестере, но они никогда не дают денег, если не уверены, что смогут получить их обратно.
— А Алина?
Филип даже вздрогнул. У него никогда и в мыслях не было попросить у нее взаймы. После овчинной ярмарки у Алины, должно быть, будет фунтов двести.
— Но ей самой нужны деньги. И, кроме того, христиане не занимаются ростовщичеством. Если она одолжит мне деньги, ей не на что будет делать свои закупки. Хотя… — Пока Филип говорил, у него зародилась новая идея. Он вспомнил, как Алина хотела скупить у него весь годовой настриг. Не исключено, что здесь можно было что-нибудь придумать… — Думаю, с ней надо поговорить, — задумчиво произнес он. — Где она сейчас? Дома?
— Наверное. Утром я ее видел.
— Пойдем, Франциск. Ты встретишься с замечательной женщиной, — сказал Филип, и, оставив Тома, они поспешили в город. У Алины было два стоявших рядышком дома неподалеку от западной стены монастыря. В одном она жила, а другой использовался под склад. Она была очень богатой и, возможно, могла бы помочь монастырю заплатить Мод этот грабительский налог за разрешение на открытие рынка. Зародившаяся в голове Филипа идея начинала принимать конкретные очертания.
Они застали Алину на складе следившей за разгрузкой телеги с тюками шерсти. Она была одета в парчовое платье такого же фасона, какое было на Мод; волосы убраны под полотняный чепец. Она держалась как всегда властно, и двое мужиков, разгружавших телегу, без лишних вопросов послушно выполняли ее распоряжения. Алину уважали все, хотя — странно — близких друзей у нее не было. Она тепло поздоровалась с Филипом и сказала:
— Когда мы услышали о битве при Линкольне, мы так испугались! Ведь тебя могли убить! — В ее глазах светилось искреннее участие, и Филип был тронут, узнав, что есть люди, которые беспокоятся о нем. Он познакомил ее с Франциском.
— Ну как, нашел правду в Винчестере? — спросила Алина.
— Не совсем, — ответил Филип. — Принцесса Мод разрешила нам открыть рынок, а каменоломню отобрала. И это бы еще ничего, но она требует за свое разрешение сто фунтов.
— Вот кошмар! — воскликнула потрясенная Алина. — А ты сказал ей, что все доходы от рынка пойдут на строительство собора?
— Ну конечно.
— Где же ты найдешь сто фунтов?
— Я подумал, может, ты поможешь.
— Я?! — опешила Алина.
— Через несколько недель, после того как ты продашь фламандцам свою шерсть, у тебя будет фунтов двести, а то и больше…
Алина выглядела явно озадаченной.
— Я бы с радостью дала тебе эти деньги, но мне они нужны, чтобы в следующем году купить новую шерсть.
— А помнишь, ты хотела купить у меня всю шерсть?
— Да, но теперь уже поздно. Я хотела купить ее в начале сезона. А кроме того, ты и сам можешь ее продать.
— Я вот что думаю… — Филип замялся. — А не хотела бы ты купить у меня шерсть следующего года?
— Но у тебя же ее еще нет. — Алина нахмурила брови.
— Но я могу продать тебе ее заранее.
— Как это?
— Очень просто. Ты заплатишь сейчас, а шерсть получишь в следующем году.
Алина просто не знала, как отнестись к подобному предложению: о таких сделках ей еще не доводилось слышать. Для Филипа это тоже было ново: он только что сам все это и придумал.
Наконец она медленно, взвешивая каждое слово, проговорила:
— Но мне придется предложить тебе несколько меньшую цену, чем ты мог бы получить. Более того, цена на шерсть к следующему лету может еще подняться — сколько лет я занимаюсь этим делом, так бывает каждый год.
— Ну, тогда я немного потеряю, а ты немного выиграешь, — сказал Филип. — Но зато я смогу еще год продолжать строительство.
— А что ты будешь делать потом?
— Не знаю. Может быть, опять продам тебе шерсть следующего года.
Алина кивнула:
— В этом что-то есть.
Филип взял ее за руку и заглянул в глаза.
— Если ты согласишься, Алина, ты спасешь собор! — с жаром проговорил он.
— Ты ведь тоже меня однажды спас, — как-то торжественно заявила девушка.
