— Дик пьяный упал ночью на улице и замерз, — заявил Филип. — Он умер не с голоду, а будь он потрезвее, чтобы дойти до монастыря, то и не замерз бы. Если ты хочешь есть, не старайся обмануть меня, а приди и попроси милостыню. А коли ты слишком горда для этого и тебе легче нарушить закон, то и наказание должна нести наравне с остальными. Слышишь меня?
— Да, господин, — мрачно ответила старушка.
— Приговариваешься к штрафу в один фартинг. Суд окончен.
Филип встал и, поднявшись по ведущей из крипты лестнице, вышел.
Работа на стройке резко замедлилась, как это всегда бывало за месяц до Рождества. Открытые торцы и верхние края незаконченной каменной кладки были укрыты сеном и навозом из монастырской конюшни, дабы уберечь от мороза еще свежий раствор. Так что зимой стены класть вообще не будут. Филип однажды предложил Тому открывать кладку каждое утро, а вечером снова закрывать: днем-то морозы бывают редко. Однако тот сказал, что построенные зимой стены скоро развалятся. Филип с ним согласился, но считал, что дело здесь не в морозе, а в том, что раствору требуется несколько месяцев, чтобы как следует осесть, и зимний перерыв как раз и дает такую возможность. Это также объясняло поверье каменщиков, что класть больше двадцати футов стены в год — плохая примета: в этом случае нижние ряды, в которых раствор еще не затвердел, могли не выдержать огромного веса верхних блоков и деформироваться.
Филип с удивлением увидел, что все каменщики собрались на площадке внутри строящегося алтаря, и направился к ним посмотреть, в чем дело.
Они смастерили полукруглую деревянную арку и поставили ее вертикально, подперев с двух сторон шестами. Филип знал, что подобная деревянная конструкция является частью того, что строители называли опалубкой: она предназначалась для поддержания каменных элементов строящейся арки. Однако сейчас ремесленники собрали ее прямо на земле и без раствора, чтобы убедиться, что все фигурные блоки идеально прилегают друг к другу. В то время как подмастерья и работники укладывали камни на опалубку, мастера-каменщики критически изучали каждый шов.
Филип перехватил взгляд Тома и спросил:
— Что это?
— Арка верхней галереи.
Филип задумчиво посмотрел вверх. В этом году было закончено строительство аркады, а в следующем году будет построена верхняя галерея. И тогда перед тем, как начинать крыть крышу, останется лишь соорудить верхний ряд окон. Теперь же, когда стены уже были укрыты на зиму, каменщики заготавливали блоки на следующий год. Если данная арка окажется идеальной, то камни для всех остальных арок верхней галереи будут обрабатываться по этому же шаблону.
Подмастерья, среди которых был и пасынок Тома, Джек, выкладывали арку с двух сторон из каменных деталей, имевших форму клина. Хотя эта конструкция должна была помещаться на большой высоте, ее украшала замысловатая резьба в виде выступов, медальонов, свитков, образующих как бы три вставленные одна в другую арки.
Филип проследил, как Джек водрузил на место замковый камень свода арки. Конструкция была собрана. Четыре ремесленника, взяв кувалды, выбили поддерживавшие деревянную опалубку клинья, и она весьма эффектно отвалилась. Хотя между камнями арки раствора не было, она осталась стоять. Том Строитель удовлетворенно крякнул.
Кто-то потянул Филипа за рукав. Он обернулся и увидел молодого монаха.
— К тебе посетитель, отче. Он ждет в твоем доме.
— Спасибо, сын мой, — сказал Филип и поспешил к гостю. Если монахи проводили туда посетителя, значит, это был кто-то очень важный.
Посетителем оказался его брат Франциск. Филип тепло обнял его. Франциск выглядел измученным.
— Тебе предложили поесть? — заботливо спросил Филип. — У тебя усталый вид.
— Мне дали хлеба и мяса, спасибо. Я всю осень метался между Бристолем, где держали короля Стефана, и Рочестером, где был попавший в плен граф Роберт.
— Ты сказал «был».
Франциск кивнул.
— Я вел переговоры по поводу обмена Стефана на Роберта. И в День Всех Святых этот обмен состоялся. Так что король Стефан теперь снова в Винчестере.
Филип удивился:
— Мне кажется, принцесса Мод заключила невыгодную сделку: обменяла короля на графа.
— Без Роберта она совершенно беспомощна, — покачал головой Франциск. — Никто ее не любит, и никто ей не верит. Она была близка к краху. Ей необходимо было его вернуть. Королева Матильда — умная женщина, и она не обменяла бы его ни на кого, кроме Стефана. На этом она настаивала и добилась-таки своего.
Филип подошел к окну и выглянул на улицу. Начался дождь, холодные косые струи хлестали по высоким стенам собора и стекали с крытых соломой крыш сараев ремесленников.
— И что все это значит? — проговорил он.
— Это значит, что Мод вновь стала всего лишь претенденткой на трон. В конце концов, Стефан-то действительно был коронован, а Мод так и не была.
— Да, но именно она дала мне разрешение на открытие рынка.
— Верно. Здесь у тебя могут быть сложности.
— Так мое разрешение больше не имеет законной силы?
— Не совсем так. Оно было дано законным правителем, которого поддержала Церковь. И то, что она не была коронована, значения не имеет. Однако Стефан может отменить его.
— Благодаря рынку я имею возможность платить за камень, — озабоченно произнес Филип. — Без него я не смогу продолжать строительство. Воистину это плохая новость.
— Я сожалею.
— А как же мои сто фунтов?
Франциск пожал плечами.
— Стефан скажет, чтобы ты получил их с Мод.
Филипу стало не по себе.
— Такая куча денег! — сокрушался он. — Ведь это Божьи деньги, а я их потерял.
— Ты еще не потерял их, — сказал Франциск. — Возможно, Стефан и не отменит это разрешение. Он никогда не проявлял особого интереса крынкам.
— Граф Уильям может надавить на него.
— Уильям-то изменил королю, помнишь? Он сделал ставку на Мод. Теперь уже он не сможет больше оказывать влияние на Стефана.
— Надеюсь, ты прав, — с жаром проговорил Филип. — Очень надеюсь, что ты прав.
* * *
Когда сидеть на полянке стало слишком холодно, Алина начала захаживать по вечерам в дом Тома Строителя. Альфред, как правило, в это время сидел в пивной, а Том, Эллен, Джек да Марта были дома. Теперь, когда Том так преуспевал, они обзавелись удобными стульями, в очаге всегда жарко пылали дрова, и повсюду стояло множество свечей. Обычно в такие вечера Эллен и Алина ткали материю. Том рисовал планы и схемы, а Джек делал вид, что чинит пояс, или точит нож, или плетет корзину, хотя на самом деле он почти неотрывно смотрел на освещенное свечами лицо Алины, следя, как шевелятся ее губы, когда она говорила, или любуясь ее белой шеей, когда она потягивала из стаканчика эль. В эту зиму они много смеялись. Джек очень любил смешить Алину. Она всегда была такой сдержанной и уравновешенной, что ему доставляло огромную радость видеть, как она расслаблялась. Джек постоянно что-то выдумывал, чтобы позабавить ее: то он имитировал акцент каменщика-француза, работавшего на строительстве собора, то изображал походку кривоносого кузнеца. А однажды сочинил комическую историю о своей жизни среди кингсбриджских монахов, приписав каждому из них вполне соответствующий грех: Ремигиусу — гордыню, повару Бернарду — чревоугодие, смотрителю дома для приезжих — пьянство, а надзирателю Пьеру — похоть. Марта просто каталась от смеха, и даже молчаливый Том не мог сдержать улыбки.
