Почему она так изменилась? Джек все еще верил, что настоящим был тот их поцелуй, а ее недавняя холодность — лишь маской. Ведь он, казалось, хорошо знал Алину: такую нежную, чувственную, романтичную, страстную, впечатлительную. Она могла быть и беспечной, и высокомерной, временами непреклонной, но никогда не была холодной, жесткой и бессердечной. Не в ее характере решиться на замужество без любви, только из-за денег. Джек знал: это не принесло бы ей счастья, она бы всю жизнь жалела об этом. И Алина сердцем наверняка чувствовала то же самое.
Однажды, когда Джек сидел в конторке, один из служек монастыря, прибиравшийся в комнате, прервав свое занятие и облокотившись о щетку, сказал ему:
— Кажется, в вашей семье грядут большие торжества.
Джек оторвался от карты мира, изображенной на большом листе пергамента, и взглянул на старика. «Он, наверное, принял меня за кого-то другого», — подумал Джек.
— Ты о чем, Джозеф?
— А ты разве не знаешь? Твой брат женится.
— У меня нет братьев, — не раздумывая ответил Джек и тут же почувствовал, как холодом обдало сердце.
— Ну не родной, так сводный, — сказал Джозеф.
— Нет, я об этом ничего не знаю. — Надо было о чем-нибудь спросить старика. Он стиснул зубы и процедил: — И на ком же он женится?
— На той самой Алине.
Так, значит, она все-таки решилась. В глубине души у Джека теплилась надежда, что она изменит свое решение. Он отвернулся, чтобы Джозеф не увидел отчаяния на его лице.
— Ну-ну, — по возможности безразлично буркнул Джек.
— Да, на той самой, которая когда-то была всемогущей, а теперь осталась ни с чем.
— Когда, ты говоришь, это будет?
— Завтра. Обряд пройдет в новой церкви, которую построил Альфред.
Завтра!
Алина станет женой Альфреда завтра. До последнего Джек не хотел верить в это. И вот реальность обрушилась на него, как удар грома. Завтра Алина выходит замуж. Завтра его жизни наступит конец.
Он взглянул на карту, разложенную перед ним на аналое. Какая разница, где находится центр мира — в Иерусалиме или в Уоллингфорде? Что, он будет более счастлив, если узнает, как работают рычаги? Недавно он сказал Алине, что лучше бы она прыгнула вниз со стены и разбилась, чем стала женой Альфреда. А если бы ему кто-нибудь сказал то же самое, как поступил бы он?
Он ненавидел монастырь. Уйти в монахи — что может быть глупее. Зачем ему жизнь, если Алина выйдет замуж за другого и если он не может больше работать на строительстве собора?
Хуже всего было то, что он понимал, какой несчастной она будет с Альфредом. И не только потому, что ненавидел сводного брата. Многие девушки были бы довольны таким мужем. Эдит, например. Когда Джек рассказывал ей однажды, как он любит работать с камнем, она вовсю хохотала. Ей-то от Альфреда многого не требовалось: она бы только и делала, что ублажала его и слушалась покорно, до тех пор пока бы тот процветал и любил их детей.
Алина же проклинала бы каждую минуту, проведенную с Альфредом. Его мужская грубость вызывала бы у нее отвращение, она презирала бы его за скупость, а своим тупоумием он довел бы ее в конце концов до сумасшествия. Брак с Альфредом стал бы для нее сущим адом.
Почему она не хочет этого видеть? Джек недоумевал. Что с ней происходит? Любой другой выход был бы лучше, чем жить с нелюбимым человеком. Семь лет назад она удивила всех, отказав Уильяму Хамлею, а сейчас приняла предложение человека, ничуть не лучше первого. О чем она думала?
Джек должен был узнать это. Ему необходимо было поговорить с ней, и — к черту монастырские порядки.
Он свернул карту, положив ее на место, в шкаф, и направился к двери. Джозеф все еще стоял, опершись на щетку.
— Ты что, уходишь? — спросил он Джека. — Я думал, тебе велено оставаться здесь до тех пор, пока за тобой не придут.
— Да пусть они все обосрутся! — сказал Джек и вышел из комнаты.
Приор Филип заметил его входящим в восточную арку монастыря. Джек быстро развернулся и попытался скрыться, но Филип окликнул его:
— Ты куда, Джек? Тебе ведь запрещено выходить.
Но тот уже забыл о всякой дисциплине. Никак не реагируя на слова Филипа, он побежал по другому коридору, который вел на южную сторону, и оттуда уже был спуск к набережной, где ютились маленькие домики. Но удача сегодня отвернулась от него. Навстречу ему шли брат Пьер, монастырский надзиратель, и два его помощника. Увидев Джека, они остановились как вкопанные. Лицо брата Пьера, похожее на полную луну, горело негодованием.
— Задержите послушника, брат надзиратель! — донесся до него голос Филипа.
Пьер протянул руку, надеясь остановить Джека, но тот оттолкнул его. Пьер побагровел и схватил юношу за руку. Джек вырвался и двинул Пьера по носу. Раздался дикий вопль, скорее от злости, чем от боли. И тут на Джека навалились помощники надзирателя.
Джек дрался отчаянно, и ему совсем было удалось освободиться, но тут подоспел Пьер, немного отошедший после удара, и втроем они прижали Джека к земле. Тот еще пытался вырваться, кляня всех монастырских последними словами за то, что оторвали его от самого, может быть, важного дела в его жизни — от разговора с Алиной.
— Пустите меня, тупицы! — без конца выкрикивал он.
Тогда оба помощника уселись на него. Пьер стоял, вытирая рукавом разбитый нос. Подошел Филип. Джек понимал, что тот зол не меньше его самого. Никогда его таким не видел.
— Я не потерплю, чтобы кто-либо вел себя подобным образом. — В голосе Филипа звучал металл. — Ты монах, к тому же послушник, и я заставлю тебя подчиняться мне. — Он повернулся к Пьеру. — Отведи его в карцер.
— Нет! — закричал Джек. — Вы не имеете права!
— Я — имею, — разгневанно ответил Филип.
Карцер представлял собой маленькую комнатушку без окон, в подвале рядом с отхожим местом. В основном здесь держали преступников в ожидании суда либо перед отправкой в тюрьму Ширинга, но частенько сюда попадали и монахи в наказание за серьезные проступки, как, например, непристойное поведение по отношению к служащим в монастыре женщинам.
Джека пугало не заточение в одиночестве, а то, что он не сможет увидеть Алину.
— Ну как ты не понимаешь?! — кричал он Филипу. — Я должен поговорить с ней.
Лучше бы он не говорил этого. Филип разозлился:
— За подобные разговоры тебя и наказали!
— Но я должен с ней поговорить.
— Единственное, что ты должен, — это бояться Господа и слушаться своих наставников.
— Никакой ты мне не наставник, глупый осел! Ты мне никто! Выпустите меня, черт вас дери!
— Уведите его, — мрачно сказал Филип.
Вокруг них уже собралась небольшая толпа, и несколько монахов подхватили Джека за руки и за ноги. Он попытался вырваться, все еще не веря, что это происходит наяву, но силы были неравны. Его с трудом дотащили до карцера, кто-то открыл дверь, и мстительный голос брата Пьера скомандовал:
