Филип, как всегда, остался доволен тем, как справлялся со своими делами Милиус, и двинулся дальше. Увидев, как Рэндолф-лекарь карабкается по развалинам, он поспешил за ним. Они с трудом продирались через каменные завалы. Заметив на улице группу людей, которым удалось вырваться из церкви до того, как случилось самое страшное, и остаться невредимыми, Филип сказал лекарю:
— Ты можешь использовать этих людей. Пошли кого-нибудь в лазарет за инструментом и всем необходимым. Пусть с кухни принесут горячей воды, а келаря попроси принести побольше крепкого вина для тех, кого надо привести в чувство. Раненых и тела погибших клади на расстоянии друг от друга, чтобы твои помощники о них не споткнулись.
Он посмотрел вокруг. Те, кто выжил, уже принялись за работу, выносили раненых, разгребали завалы. Многие пострадавшие были просто оглушены или контужены, они поднимались сами, без посторонней помощи. Филип увидел сидящую на полу женщину, которая, казалось, не понимала, что происходило вокруг. Он узнал ее — это была вдова кузнеца, Мод Силвер, — помог ей подняться и вывел на воздух.
— Что здесь случилось? — спросила она, не глядя на него. — Я не понимаю, что случилось?
— Я тоже, Мод, — ответил Филип.
Пока он помогал еще кому-то, в памяти всплыли слова Уолерана: «Вот до чего довела твоя проклятая самонадеянность, Филип». Это обвинение задело его за живое, потому что отчасти было, как показалось Филипу, справедливым. Он всегда стремился сделать больше, лучше, быстрее. Именно он торопил Альфреда со строительством свода, точно так же, как когда-то поспешил с открытием овчинной ярмарки или каменоломни. Результатом всегда была трагедия: убийство каменотесов, пожар в Кингсбридже, а сейчас — вот это. Виной всему было его откровенное честолюбие. Монаху лучше жить в смирении, принимая горе, страдания и неудачи этого мира как уроки терпения и покорности, которым учит Всевышний.
Пока приор помогал выносить стонущих раненых и тела умерших, он решил про себя, что на будущее предоставит Господу принимать решения; он же станет безропотно принимать все как есть, как должно быть, что бы ни случилось. Бог хотел этого собора — он подумал об открытии каменоломни; город сгорел — значит. Бог не хотел здесь ни какой овчинной ярмарки; церковь рухнула — Господь так решил, и Филип не станет ее восстанавливать.
Не успел он принять это решение, как увидел Уильяма Хамлея.
Новый граф Ширинг сидел на полу возле северного придела, мертвенно-бледный, и весь дрожал от боли: одну ногу ему придавило огромным камнем. И почему Господь позволил умереть стольким хорошим людям и пощадил одно животное, думал про себя Филип, откатывая камень с ноги Уильяма.
Тот старательно изображал на лице страдания от невыносимой боли в ноге, хотя на нем не было ни царапинки. Ему помогли подняться. Он облокотился на плечо какого-то здоровяка, примерно такого же роста, и запрыгал на одной ноге к выходу. И тут послышался плач ребенка.
Все до одного услышали его, хотя детей вокруг видно не было. Люди с удивлением оглядывались по сторонам. Загадочный крик повторился, и Филип догадался, что он доносился из-под груды камней в боковом приделе.
— Здесь! — крикнул он. Увидев Альфреда, кивком головы подозвал того к себе. — Под этой кучей — живой ребенок!
Собралась толпа, все стали прислушиваться. Плакал совсем крошка, ему наверняка не было еще и месяца.
— Ты прав, — сказал Альфред. — Давайте-ка снимем вместе самые тяжелые камни.
Его помощники дружно взялись за дело, и Филип присоединился к ним. Он никак не мог припомнить, чтобы за последние несколько недель какая-то женщина в городе рожала. Конечно, он мог и не знать о рождении чьего-то ребенка: хотя жителей за последнее время поубавилось, но все же город был довольно большим, и такое рядовое событие вполне могло пройти мимо его внимания.
Внезапно плач прекратился. Все замерли и стали вслушиваться. Ребенок затих. Работа опять закипела, хотя надо было быть очень осторожными: от неловкого движения камни могли посыпаться. Поэтому Филип и назначил Альфреда старшим. Но тот не очень заботился об осторожности: люди его швыряли первые попавшие под руку камни, как им вздумается. В какой-то момент вся куча опасно накренилась, и приор громко крикнул:
— Стойте, подождите!
Все остановились. Филип решил, что Альфред был сам слишком потрясен случившимся, чтобы руководить людьми. Надо было ему самому взяться за это.
— Подождите. Если под камнями кто-то живой, что-то должно было его защитить; если мы сдвинем кучу, это может ему повредить. Мы можем погубить их, если будем слишком торопиться. Давайте осторожней, — сказал Филип. Он увидел нескольких каменотесов, стоявших в стороне, и подозвал их:
— Вы, трое, залезайте на кучу и снимайте камни сверху. Но не швыряйте их сами, а передавайте нам. Мы будем их выносить.
Все заработали, как сказал Филип. Так оно было не только безопаснее, но и оказалось быстрее.
Ребенок молчал, и трудно было понять, в том ли направлении они продвигались. Поэтому пришлось расширить круг и разбирать завалы по всей ширине пролета. В кучах смешалось все: и битые булыжники свода, и бревна, и обломки досок с частично рухнувшей крыши придела, и куски известки.
Филип работал без устали. Ребенка нужно найти во что бы то ни стало, говорил он себе. После того как десятки людей погибли, эта маленькая жизнь казалась ему особенно бесценной. Спасти его означало сохранить надежду на будущее. Тяжело дыша, не видя почти ничего из-за пыли, он поднимал тяжелые камни и молился только об одном: пусть он только выживет.
Постепенно сквозь груду булыжников и бревен стало видно устоявшую стену придела и в ней — глубокую нишу окна. За горой обломков была пустота! Эта ниша и могла стать спасением для того, кто там оказался. Один из каменотесов осторожно взобрался на гору и заглянул сверху в открывшуюся дыру.
— Черт возьми! — воскликнул он.
В кои-то веки Филип не обратил внимания на подобное богохульство.
— Ребенок жив? — спросил он.
— Трудно сказать, — ответил каменотес.
Филип порывался спросить, что же он там увидел, а еще лучше посмотреть самому, но тот уже с новой силой принялся разбирать камни, и Филипу ничего не оставалось, как поспешить ему на помощь. Любопытство подгоняло его.
Груда битого камня уменьшалась в размерах. Почти у самого пола, среди других, лежал огромный булыжник. Сдвинуть его можно было разве что втроем. Как только им удалось это сделать, Филип увидел малыша.
Он был совсем голенький, и от роду ему было не более нескольких часов. Его беленькая кожица была вымазана кровью и пылью, но Филип заметил, что волосики у него на голове были огненно-рыжими. Присмотревшись повнимательнее, он разглядел, что это был мальчик. Он лежал на женской груди и сосал ее. Ребенок был жив, Филип видел это, и сердце его радостно трепетало. Он посмотрел на женщину. Она тоже была жива! Их взгляды встретились, и она улыбнулась ему усталой счастливой улыбкой.
