Женщина полуобернулась и крикнула что-то на непонятном Алине языке. Через мгновение в комнату вошли три молодые девушки. Сразу было видно, что все они — ее дочери. Она что-то говорила им на том же языке, а те не сводили глаз с Алины. Из всего разговора она поняла только одно слово, которое часто повторялось: «Джек».
Алина чувствовала себя оскорбленной. Она уже порывалась развернуться и уйти, но это означало бы раз и навсегда оборвать последнюю ниточку надежды найти Джека. Эти ужасные люди были ее спасением.
— Где Джек? — Она хотела казаться решительной, но голос прозвучал, скорее, жалобно, просяще.
Дочери хранили молчание.
— Мы не знаем, где он, — ответила мать.
— А когда вы последний раз видели его?
Мать долго колебалась. Ей не хотелось отвечать, но и скрывать от Алины то, что знала, не могла.
— Он ушел из Толедо на следующий день после Рождества, — с облегчением сказала она.
Алина натужно улыбнулась:
— А ты не помнишь, он не говорил, куда собирался идти?
— Я уже сказала тебе, что не знаю, где он.
— Может, он что-то говорил Рашиду?
— Нет, ничего не говорил.
Алина была в отчаянии. Она была почти уверена, что женщина что-то знает, но также не сомневалась в том, что та ничего больше не скажет. Чувство бессилия сковало ее. Слезы навернулись на глаза, и она тихо произнесла:
— Джек — отец моего ребенка. Неужели вы думаете, он не обрадуется, увидев своего сына?
Младшая из дочерей порывалась что-то сказать, но мать остановила ее. Они обменялись бурными восклицаниями: обе были, похоже, горячих кровей. Первой умолкла дочь.
Алина ждала. Женщины молча смотрели на нее. Она раздражала их, это было заметно, но из вечного женского любопытства ее не спешили прогнать. А оставаться долее Алине тоже не имело смысла. Надо было вернуться в свое пристанище и готовиться к долгой дороге домой, в Кингсбридж. Она набрала побольше воздуха и холодным, твердым голосом сказала:
— Благодарю за ваше гостеприимство.
И матери достало такта показать легкое смущение, она словно устыдилась своей холодности.
Алина вышла из комнаты.
Слуга ожидал ее у двери. Он проводил ее через весь дом, старательно ступая в такт ее шагам. Алина оглянулась, увидела, что младшая дочь шла за ними, и остановилась в ожидании. Слуга чувствовал себя неуютно.
Девочка была маленькой, хрупкой и очень хорошенькой. Ее кожа отливала золотом, а глаза были почти черными. Рядом с ней, одетой в белоснежное платье, Алина чувствовала себя неумытой грязнулей. Девочка заговорила на ломаном французском.
— Ты любишь его? — выпалила она.
Алина, не зная, что сказать, колебалась.
Сохранять остатки достоинства не имело смысла.
— Да, я люблю его, — призналась она.
— А он… любит тебя?
Алина уже готова была сказать «да», но вдруг подумала, что уже больше года не видела Джека, и ответила:
— Когда-то любил.
— Я думаю, он по-прежнему любит тебя.
— Почему ты так думаешь?
У девочки на глазах выступили слезы.
— Я хотела его для себя. И он почти стал моим. — Она посмотрела на ребенка. — Рыжие волосы и голубые глаза. — И слезы потекли по ее нежным смуглым щечкам.
Алина смотрела на девочку и понимала, почему ее так враждебно приняли в этом доме. Мать хотела, чтобы Джек женился на ее дочери. Ей было не больше шестнадцати, но ее чувственная внешность делала ее старше. Алина спрашивала себя, что могло произойти между ней и Джеком.
— Ты говорила, он почти стал твоим?
— Да, — дерзко ответила девочка. — Я знаю, он любил меня. Он разбил мое сердце, когда ушел. Но теперь я понимаю. — Самообладание покинуло ее, и на бледное личико легла тень скорби.
Алина легко представила себя на ее месте: она знала, что значило любить Джека и потерять его.
Она положила свою руку на плечо девочки, пытаясь хоть как-то успокоить ее. Но ею владело сейчас нечто большее, чем просто сострадание.
— Послушай, — сказала она. — Ты знаешь, куда он пошел?
Девочка подняла головку и кивнула, всхлипывая.
— Скажи мне!
— В Париж, — ответила та.
Париж!
У Алины все запело внутри. Она снова была на верном пути. Дорога предстояла неблизкая, но была ей хорошо знакома. И Джек опережал ее всего на месяц. Силы вновь вернулись к ней. Я найду его, я знаю, твердила она, обязательно найду!
— Ты пойдешь теперь в Париж? — спросила девочка.
— Конечно. Я уже столько прошла — теперь меня ничто не остановит. Спасибо, что сказала мне, где его искать. Спасибо.
— Я очень хочу, чтобы он был счастлив, — искренне сказала девочка.
Слуга уже проявлял недовольство. Похоже, он просто боялся неприятностей, позволив Алине говорить с дочерью хозяина.
— А больше он ничего не говорил? — спросила Алина. — По какой дороге он пойдет или что-то в этом роде… что может мне помочь.
— Он заявил, что хочет в Париж, потому что кто-то сказал ему, что там строят очень красивые церкви.
Алина кивнула: ну конечно же, иначе и быть не могло.
— И он взял с собой плачущую даму.
Алина не поняла, о чем идет речь.
— Плачущую даму?
— Мой отец подарил ему плачущую даму.
— Даму?
Девочка кивнула.
— Я не знаю, как правильно сказать по-французски. Даму. Она плачет. Слезы из глаз.
— Ты имеешь в виду картину? Нарисованную даму?
— Я не понимаю, — сказала девочка. Она испуганно оглянулась. — Я должна идти.
Кем бы ни была «плачущая дама», это уже было не важно.
— Спасибо, что помогла мне, — сказала Алина.
Девочка наклонилась и поцеловала ребенка в лобик. Ее слезы капнули на его пухлые щечки. Она взглянула на Алину.
— Как бы я хотела быть на твоем месте, — сказала она и, повернувшись, убежала в дом.
* * *
Жилище Джека находилось на рю де ла Бушри, тихой улочке в пригороде Парижа, на левом берегу Сены. На рассвете он оседлал свою лошадь и тронул. В конце улицы повернул направо и проехал через крепостные ворота, которые охраняли мост Пти-Пон, ведущий на остров Сите на середине реки. По обоим концам моста высились деревянные дома. Между ними виднелись ряды каменных скамеек, где чуть позже знаменитые учителя будут давать свои уроки на открытом воздухе. Мост вывел Джека прямо на Жюиври, главную улицу острова Сите. В пекарнях уже толпились студенты, покупавшие свои завтраки. Джек купил пирожок с запеченным угрем.
