Всю оставшуюся часть помещения занимал верстак, на котором Джек работал с деревом, делая из него шаблоны. По ним каменотесы будут вытачивать каменные блоки.
Темнело. На сегодня хватит, решил Джек. Он начал складывать инструменты.
Филип взял в руки деревянный шаблон:
— Это для чего?
— Для плинтуса в основании простенка.
— Ты, смотрю, заранее все готовишь.
— Я просто жду не дождусь по-настоящему приступить к строительству.
Все эти дни их разговоры были только деловыми и немногословными.
Филип положил шаблон на место:
— Мне пора. Скоро вечерняя служба.
— А я, пожалуй, навещу свою семью, — с кислой миной сказал Джек.
Филип остановился в дверях, обернулся, словно собирался что-то сказать, но только с грустью взглянул на юношу и вышел.
Джек закрыл на замок ящик с инструментами. Черт его дернул за язык говорить про семью. Он согласился работать на условиях приора, и нечего было теперь жаловаться. Но он постоянно злился на Филипа и не всегда мог сдерживаться.
В полночь он вышел с монастырского двора и направился в бедняцкий квартал, к домику Алины. Она счастливо улыбнулась, увидев его. Джек тоже очень обрадовался, но они не поцеловались: теперь они старались даже не касаться друг друга, боясь, что не смогут сдержать своих чувств, и тогда им придется либо расстаться возбужденными и неудовлетворенными, либо отдаться своей страсти и нарушить обещание, данное приору Филипу.
Томми играл на полу. Ему было уже полтора года, и его новой забавой было вставлять одни предметы в другие. Перед ним лежало четыре или пять мисок, и он неутомимо пытался вложить меньшую в большую и наоборот. Джек очень удивился: неужели тот не соображает, что большая миска никогда не поместится в маленькой; он считал, что даже малыши должны понимать такие вещи. Но Томми точно так же пытался овладеть пространственным воображением, как Джек бился подчас в попытках мысленно увидеть нужную форму камня для свода.
Джек приходил в восхищение от Томми, но одновременно у него появлялось и чувство тревоги. До сего дня он никогда не сомневался, что в любой момент может найти работу, не потерять своего места, прокормить себя и семью. Даже когда отправился во Францию, у него и в мыслях не было, что он вдруг будет нуждаться и голодать. Но теперь ему очень хотелось спокойствия и уверенности в завтрашнем дне. Забота о Томми стала главным в его жизни. Впервые он почувствовал себя ответственным за кого-то.
Алина поставила на стол кувшин вина и ароматный пирог и села напротив Джека. Он налил себе стаканчик и с удовольствием выпил. Алина дала кусочек пирога Томми, но есть тому не хотелось, и он смахнул его со стола на пол.
— Джек, мне нужны деньги, — сказала Алина.
Он, похоже, был очень удивлен:
— Я же даю тебе двенадцать монет в неделю. Это половина того, что я зарабатываю.
— Извини, но ты живешь один. Тебе не нужно так много.
Джеку показалось, что это уже чересчур.
— Рабочие на стройке получают шесть монет в неделю, а у многих — по пять-шесть детей!
Алина смотрела сердито:
— Я не знаю, как жены твоих рабочих ведут хозяйство, меня этому не учили. На себя я совсем ничего не трачу. А ты каждый день приходишь обедать. И потом, еще Ричард…
— А что Ричард? — Джек тоже разозлился. — Он уже может сам о себе позаботиться.
— Он ничего не умеет.
Джек решил, что кормить еще и Алининого брата будет слишком большой обузой.
— Я и не знал, что должен еще и о нем заботиться, — сказал он.
— Я должна. И если уж ты содержишь меня, то позаботься и о нем.
— На это я, по-моему, согласия не давал, — строго сказал он.
— Не злись, прошу тебя.
Но было поздно: Джек уже разошелся.
— Ричарду уже двадцать три. Он на два года старше меня. С какой стати я должен кормить его? Почему мне приходится есть на завтрак черствый хлеб, тогда как он уплетает бекон на мои деньги?
— Кроме того, я опять беременна.
— Что?
— У меня будет ребенок.
Гнев Джека сразу улетучился. Он схватил ее за руку:
— Вот здорово!
— Ты рад? — сказала она. — Я боялась, что ты разозлишься.
— Разозлюсь? Да я на седьмом небе от счастья! Мне не пришлось увидеть Томми грудным младенцем, так что теперь я смогу наконец узнать, чего лишился в свое время.
— А как же насчет дополнительных обязанностей и денег?
— Да к черту эти деньги! У меня просто плохое настроение, потому что нам приходится жить раздельно. У нас полно денег! Ты только подумай: у нас будет еще один ребенок! Хорошо бы родилась девочка. — Он о чем-то задумался и нахмурился: — А когда…
— Я думаю, в последний раз, когда мы были вместе, перед тем как Филип заставил нас жить порознь.
— Наверное, в канун Дня Всех Святых. Помнишь ту ночь? Ты скакала на мне, как лошадка…
— Помню, — сказала она и покраснела.
Он нежно посмотрел на нее:
— Я хочу тебя, сейчас.
— Я тоже. — Алина улыбнулась.
Они руками потянулись друг к другу через стол.
И тут вошел Ричард. Разгоряченный, весь в пыли, он ввел за собой коня.
— Плохие новости, — сказал он, тяжело дыша.
Алина подняла Томми с пола, чтобы он, не дай Бог, не попал под копыта.
— Что случилось? — спросил Джек.
— Завтра нам надо уйти из Кингсбриджа.
— Но почему?
— В воскресенье Уильям Хамлей опять собирается сжечь город.
— Нет! — закричала Алина.
У Джека мороз пробежал по коже. Он вспомнил страшную картину пожара три года назад, всадников Уильяма с горящими факелами в руках, безумство, охватившее горожан, крики, стоны и запах обуглившейся человеческой плоти. Он вновь увидел бездыханное тело своего отчима с проломленным черепом. Джек почувствовал, как тошнота подступает к горлу.
— Откуда тебе известно? — спросил он Ричарда.
— Я был в Ширинге и видел, как люди Уильяма покупали новое оружие у оружейника.
— Но это не значит…
— Значит. И очень многое. Я пошел за ними в трактир и подслушал их разговоры. Один из них спросил, как защищен Кингсбридж, а другой ответил, что никак.
— О Боже, это правда, — сказала Алина. Она посмотрела на Томми, и рука ее легла на живот, где уже билась новая жизнь. Она подняла глаза и встретилась взглядом с Джеком. Оба подумали об одном и том же.
Ричард продолжал:
