Джек вышел с монастырского двора и пошел по почти безлюдным улицам города в свой дом, где он жил с Мартой. Алина с детьми, как всегда, были в кухне. Голод отступил, прошлый урожай выдался богатым, и еда у них была уже не такой скудной: на столе стоял поднос с пшеничным хлебом, блюдо с жареной бараниной.
Джек поцеловал детей. Салли в ответ чмокнула его нежным детским поцелуем, а Томми, которому исполнилось уже одиннадцать и который изо всех сил старался казаться взрослым, лишь подставил свою щеку и тут же смутился. Джек улыбнулся, но ничего не сказал: ему сразу вспомнилось, что и сам он в детстве считал поцелуи страшной глупостью.
Алина была явно чем-то обеспокоена. Джек сел рядом с ней на лавку и сказал:
— Филип очень сердит из-за того, что Ричард не пускает его в каменоломню.
— Это ужасно, — спокойно сказала она. — Какая неблагодарность со стороны Ричарда!
— Как ты думаешь, можно его уговорить изменить свое решение?
— Не знаю, право. — Вид у нее был совершенно отсутствующий.
— Похоже, тебя не очень занимает то, о чем я говорю.
Она вдруг с вызовом посмотрела ему в глаза:
— Совершенно не занимает.
Такое с ней иногда бывало.
— Лучше скажи, что с тобой происходит? — сказал он.
Алина встала:
— Идем со мной.
С грустью посмотрев на поджаристую баранью ногу, Джек вылез из-за стола и пошел за ней в спальню. Дверь они нарочно оставили открытой, чтобы у неожиданных гостей не возникало никаких подозрений.
Алина села на кровать и скрестила на груди руки.
— Я приняла важное решение, — начала она.
От ее тяжелого взгляда Джеку стало не по себе. Что еще могло случиться, мысленно недоумевал он.
— Всю свою жизнь я прожила меж двух огней. С одной стороны, меня все время преследовала клятва, данная моему отцу, когда тот умирал. С другой — меня всегда мучили наши с тобой отношения.
— Но теперь ты исполнила свою клятву…
— Да. И хочу сбросить с себя и другую тяжкую ношу. Я решила оставить тебя.
Сердце у Джека, казалось, перестало биться. Он знал, что Алина просто так не говорит подобные вещи: сейчас она была совершенно серьезной. Он не сводил с нее глаз, боясь вымолвить хоть слово. Кто бы мог подумать, что она захочет вдруг уйти навсегда. Откуда вдруг такие мысли? Джек сказал первое, что пришло ему на ум:
— У тебя появился кто-то другой?
— Не будь дураком.
— Тогда почему?..
— Потому что с меня хватит, — сказала она, и в глазах ее заблестели слезы. — Мы десять лет ждали разрешения на развод. Но этого никогда не будет, Джек. Нам на роду написано жить так, как мы живем сейчас, до скончания века. Мы должны расстаться…
— Но… — Джек судорожно подыскивал нужные слова, но чувствовал себя настолько опустошенным, что все его уговоры оказались бы бесполезными; это все равно что бежать от бури, вынужден был признать он. И все же решил попробовать ухватиться за спасительную соломинку.
— Но неужели ты думаешь, что так нам хуже, чем если бы мы расстались вовсе.
— В конечном счете — да, хуже.
— А что изменится в твоей жизни, если ты уйдешь?
— Я могу еще встретить какого-нибудь человека, полюбить его и жить нормальной жизнью, — сказала она, уже захлебываясь от слез.
— Но ведь ты же все равно будешь женой Альфреда.
— Об этом никто не будет знать. Да и кому какое дело? Нас сможет обвенчать любой приходский священник, который никогда не слышал об Альфреде Строителе.
— Я не могу поверить, что это говоришь ты. Не могу.
— Десять лет, Джек. Я ждала десять лет, пока в нашей жизни все будет по-людски. Больше не могу.
Слова ее сыпались на него, как тяжелые удары. Она еще продолжала говорить, но он уже не понимал смысла слов. Одна мысль жгла его мозг: как он будет жить без нее? Внезапно он прервал ее:
— Ты же знаешь, я никогда никого не любил, кроме тебя.
Алина вздрогнула, словно от боли, но продолжала:
— Мне нужно несколько недель, чтобы все уладить. Я нанду жилье в Винчестере, надо дать детям возможность свыкнуться с мыслью, что для них начинается новая жизнь.
— Но они и мои дети, — как-то беспомощно произнес Джек.
Алина кивнула.
— Прости, — сказала она. Впервые за время этого тяжелого разговора ее решимость дрогнула. — Я знаю, они будут скучать без тебя. Но мне хочется, чтобы и у них была нормальная жизнь.
Джеку стало невыносимо больно слушать ее. Он повернулся к ней спиной.
— Не отворачивайся, Джек. Нам надо закончить этот разговор, Джек…
Он вскочил с кровати и пошел к двери, не говоря ни слова. Вслед ему неслось умоляющее:
— Джек! Джек!
Он прошел через большую комнату и, даже не взглянув на детей, вышел из дома. Словно в тумане шагал он назад, в сторону монастыря, не зная, куда деть себя. Строители еще обедали. Плакать он не мог: слезами такое горе не успокоить. Не раздумывая, он вскарабкался по лестнице у северного поперечного нефа на самый верх и вышел на крышу.
Здесь дул холодный пронизывающий ветер, хотя на земле его почти не ощущалось. Джек посмотрел вниз: если он бросится отсюда, то упадет прямо на покатую крышу бокового придела. Может быть, он даже умрет, хотя — кто знает? Он вышел на самое перекрестье собора и встал на том месте, где крыша была почти отвесной. Если его новый собор оказался таким несовершенным, если Алина решила покинуть его, тогда для чего вся эта жизнь, зачем далее тянуть свои дни на этой земле?
Решение Алины родилось, конечно же, не вдруг. Недовольство накапливалось годами, да и Джек испытывал мало радости от такой жизни. Но они, казалось, оба примирились со своей долей. Возвращение же фамильного замка словно стряхнуло оцепенение с Алины, заставило ее вновь поверить, что она, и только она — хозяйка своей собственной жизни. И это окончательно подтолкнуло ее к разрыву; так гроза несколько лет назад заставила дрогнуть стены нового собора, и они пошли трещинами.
Джек внимательно смотрел на стену поперечного нефа и на крышу бокового придела. Он видел мощные подпорки, выступавшие из его стен, различал под его крышей полуарку, соединявшую подпорку с основанием верхнего яруса окон. Снова и снова возвращался он к мысли, от которой его отвлек сегодня утром Филип: укрепить стены можно было, только удлинив подпорки, может быть, футов на двадцать, чтобы еще одна полуарка, установленная над первой, упиралась внутренней стороной в то место на стене, где появились трещины. Эта арка вместе с удлиненной подпоркой стянет верхнюю часть стены собора, и она сможет противостоять любым ветрам.
Возможно, это был тот единственный выход, возможно. Беда была только в том, что если бы ему пришлось надстраивать второй этаж придела, чтобы скрыть подпорку и вторую полуарку, то верхний ярус окон оказался бы закрытым и свет не смог бы проникать в собор; а если обойтись без второго этажа…
