Филип печально покачал головой и сказал:
— Больше никаких постов ты в моем монастыре занимать не будешь. Возвращайся простым монахом. Проси Господа, чтобы он простил тебе твои грехи, и живи остаток дней своих в молитвах и раздумьях, готовя душу свою к вознесению на небеса.
Ремигиус откинул назад голову, словно готов был с презрением отказаться от предложения Филипа, но никакого ответа не последовало. Старик лишь открыл рот и тут же закрыл его, опустив глаза. Приор спокойно стоял, выжидая, что будет дальше. Молчание длилось долго. Филип даже затаил дыхание. Когда Ремигиус вновь поднял голову, лицо его было мокрым от слез.
— Да, пожалуйста… отец, — всхлипывая, сказал он, — я хочу вернуться домой.
Филип почувствовал в груди радостное волнение.
— Тогда вперед, садись на мою лошадь.
Ремигиус был ошеломлен.
— Отец! Что ты делаешь? — не выдержал Джонатан.
Филип повернулся к старику:
— Идем, идем, делай, что я велю.
— Но, отец, а как же ты? — Джонатан не мог поверить в происходящее у него на глазах.
— Я пойду пешком, — сказал Филип. — Кто-то из нас должен.
— Так пусть Ремигиус и идет! — уже кричал юноша.
— Да нет уж, пусть едет, — ответил приор. — Он сегодня угоден Господу.
— А ты? Разве ты не заслужил сегодня похвалы Господней?
— Иисус говорит, что в раю всегда больше рады одному покаявшемуся грешнику, чем девяноста девяти правоверным, — ответил Филип. — Разве ты забыл притчу о блудном сыне? Когда он вернулся домой, отец его заклал упитанного тельца. Ангелы радуются слезам Ремигиуса. А самое малое, что я могу сейчас сделать для него, — это отдать ему свою лошадь.
Он взялся за уздечку и повел лошадь через свалку к дороге. Джонатан покорно следовал за ними, но вдруг остановился, спрыгнул на землю и сказал:
— Отец, пожалуйста, возьми мою лошадь, я пойду пешком.
Филип сурово посмотрел на него:
— Ну-ка садись и перестань спорить, лучше думай над тем, что происходит и почему.
Джонатан, явно озадаченный, вновь вскочил в седло и больше не произнес ни одного слова.
Они повернули на Кингсбридж. До монастыря было миль двадцать. Филип шел пешком, он чувствовал себя победителем. Возвращение Ремигиуса затмило неудачу с каменоломней. «Я проиграл в суде, — думал он, — но там речь шла только о камнях; а приобрел я куда более ценное. Сегодня я завоевал душу человека».
III
Свежие спелые яблоки плавали в глубокой бочке, подставляя свои красные и желтые бока жаркому солнцу, отражавшемуся в воде яркими искринками. Непоседливая Салли, которой пошел уже десятый год, склонилась над краем бочки, скрестив руки за спиной, и попробовала поймать яблоко зубами. Но скользкий плод вырвался, она плюхнулась лицом в воду, потом отскочила и залилась веселым смехом. Алина слегка улыбнулась и полотенцем вытерла лицо девочки.
Был теплый день позднего лета, день престольного праздника, и почти весь город собрался на лугу за рекой, чтобы поиграть в любимую игру — ловить зубами яблоки в воде. Алина всегда с удовольствием участвовала в этом, но сегодня одна гнетущая мысль не давала ей покоя: праздник этот был последним, который она проводила в Кингсбридже, и настроение у нее было далеко не радостным. Она по-прежнему была тверда в своем намерении уйти от Джека, хотя тяжесть предстоящей разлуки все сильнее давила на сердце.
Томми вертелся вокруг бочки, и Джек, заметив его нерешительность, крикнул:
— Ну же, Томми, давай лови!
— Потом! — ответил сын.
В свои одиннадцать лет Томми уже знал, что он был намного симпатичнее своей сестренки, как, впрочем, и других детей. Некоторое время он внимательно присматривался, как остальные ловят яблоки. Алина тем временем следила за ним. У нее была какая-то особенная любовь к Томми. Джеку было примерно столько же, когда она впервые встретила его, да к тому же мальчик был точной копией отца в детстве. Джек очень хотел, чтобы сын пошел по его стопам, стал строителем, но Томми до сих пор не проявлял к этому никакого интереса. И все же Джек надеялся — времени еще было достаточно, чтобы познать все премудрости профессии.
Мальчик не спеша склонился над бочкой и широко открыл рот. Он окунул лицо в воду, притопив яблоко, и резким движением вскинул голову. Глаза его победно блестели — яблоко было у него в зубах!
Томми всегда добивался, чего хотел. В его характере было что-то от его деда, графа Бартоломео, от которого он унаследовал железную волю и твердое сознание того, что есть хорошо, а что — плохо.
Салли же была вся в отца: такая же добродушная, беззаботная и не признающая никаких искусственных правил и запретов. Когда Джек рассказывал детям разные истории, она всегда переживала за побежденных и неудачников, тогда как Томми, наоборот, чаще говорил о них с осуждением. Удивительное дело, но каждый из детей характером походил на одного из родителей, а внешностью — на другого: веселая и беспечная Салли своими правильными чертами лица и темными кудряшками была похожа на Алину, а решительный и непреклонный Томми своими огненно-рыжими волосами, белой кожей и голубыми глазами весь пошел в отца.
— Смотрите, дядя Ричард едет! — вдруг крикнул мальчик.
Алина повернулась и стала всматриваться в даль. Похоже, и вправду ее брат в сопровождении рыцарей и своих друзей, таких же землевладельцев, въезжал на луг. Алина испугалась. Как он посмел показаться в Кингсбридже после того, как оскорбил Филипа своим отказом пустить того в каменоломню?
Ричард подошел к бочке и с улыбкой на лице пожал всем руки.
— Попробуй поймать яблоко, дядя Ричард, — сказал Томми. — У тебя должно получиться.
Ричард плюхнулся головой в бочку и выхватил своими крепкими белыми зубами зрелый плод. С бороды у него капала вода. А Алина подумала о том, что ему всегда все лучше удавалось в игре, чем в обычной жизни.
Она решила не делать вида, что ничего не произошло, и высказать ему все, что у нее накопилось. Другие, может быть, и не посмели бы возражать ему, ведь он был все-таки граф, но для нее он всегда оставался только несмышленым братишкой. Ричард подошел к ней, чтобы поцеловать, но Алина оттолкнула его.
— Как ты мог отнять каменоломню у монастыря? — с возмущением спросила она.
Джек, видя, что надвигается ссора, взял детей за руки и отвел их в сторону.
Ричард выглядел уязвленным.
— Вся собственность вернулась к тем, кто владел ею… — начал было оправдываться брат.
— Только не говори об этом мне, — прервала его Алина. — И это после всего, что Филип сделал для тебя!
— Каменоломня всегда была частью того, что принадлежало мне с рождения, — сказал он. Потом отвел сестру в сторону и начал говорить ей тихо, так чтобы никто не слышал: — К тому же, Алли, мне нужны деньги, а их я могу получить за камень.
