Филип рисовал в своем воображении страшные времена, которые ожидали их. Это будет еще хуже, чем в годы гражданской войны, думал он, когда графы, подобные Уильяму, творили все, что им вздумается, а надменные священники не обращали никакого внимания на нужды людей; монастырь совсем зачахнет и станет лишь бледным напоминанием о былом величии. От этих мыслей злость вскипела в нем.
И он был не один, кто возмутился решением короля. Ревизор Стивен вскочил со своего места, раскрасневшийся от негодования, и выкрикнул что было мочи:
— Не бывать этому! — Это было против приказа Филипа говорить в здании капитула тихо и рассудительно.
Монахи одобрительными возгласами поддержали его, но тут Джонатан, показав еще раз всем свою мудрость, задал решающий вопрос:
— А что мы можем сделать?
— Надо ответить отказом на пожелание короля! — сказал повар Бернард, который с каждым годом становился все толще и толще.
Несколько голосов поддержали его.
— Мы напишем королю, что изберем того, кто нас больше устраивает! — сказал Стивен. И робко добавил: — С Божьей помощью, разумеется.
— Я не согласен, что нам следует с порога отвергать решение короля, — вступил Джонатан. — Чем упорнее мы будем в своем неповиновении Генриху, тем больший гнев вызовем на наши головы.
— Джонатан прав, — поддержал его Филип. — Человек, который проигрывает битву своему королю, может рассчитывать на снисхождение; тот же, кто одерживает победу, чаще всего обречен.
— Но ты же просто сдаешься! — взорвался Стивен.
У Филипа в душе тоже бушевали страсти, но ему приходилось соблюдать внешнее спокойствие.
— Стивен, держи себя в руках, прошу тебя, — сказал он. — Мы, конечно же, должны всеми силами бороться против этого назначения. Но делать это следует умно и осторожно, избегая открытого столкновения.
— Так что же нам делать? — спросил Стивен.
— Пока не знаю, — ответил приор. Поначалу он чувствовал себя подавленным, но сейчас решимость вновь просыпалась в нем. Эту битву он вел год от года всю свою жизнь. Начиналась она здесь, в монастыре, когда он одолел коварного Ремигиуса; потом перекинулась на всю округу, и ему пришлось противостоять Уильяму Хамлею и Уолерану Бигоду; и вот теперь предстояло вести борьбу по всей стране. Он бросал вызов самому королю Англии.
— Думаю, мне надо отправиться во Францию, — сказал Филип. — Повидаться с архиепископом Томасом Бекетом.
* * *
В самые тяжелые времена Филипу всегда удавалось найти выход из трудного положения. Всякий раз, когда его монастырю или его городу угрожала смертельная опасность, он умудрялся придумать не только как защититься, но и как нанести ответный удар. Не всегда, правда, он был уверен в успехе, но не было случая, чтобы он растерялся и не знал, как поступить. Сейчас, похоже, настал именно такой момент.
Он все еще пребывал в растерянности, когда ступил на землю городка Сене, к юго-востоку от Парижа, во Французском королевстве.
Местный собор был одним из самых крупных, которые ему приходилось видеть на своем веку. Неф в поперечнике был никак не меньше пятидесяти футов. В отличие от собора Кингсбриджа, этот был не таким светлым, но внутреннее пространство его поражало глаз.
Путешествуя по Франции первый раз в своей жизни, Филип словно открывал для себя, какое разнообразие царило в архитектуре церквей; он понимал, как все это отразилось на ощущениях и замыслах Джека, откуда у того появилось сразу так много новых идей. Особенно остро он почувствовал это, когда посетил знаменитый собор в Сен-Дени. Попали ему на глаза и две церкви с парящими, как у Кингсбриджского собора, опорами: наверное, местные мастера столкнулись с теми же трудностями, что и Джек, и нашли похожее решение.
Филип не мог не засвидетельствовать свое почтение архиепископу Сенса Уильяму Белые Руки, талантливому молодому священнику, который доводился племянником последнему королю, Стефану. Архиепископ пригласил Филипа отобедать с ним. Тот был чрезвычайно польщен, но от предложения вынужден был отказаться: ему не терпелось после столь долгого пути повидаться с Томасом Бекетом. Приняв участие в мессе, Филип покинул город и отправился вверх по течению реки Йонны.
Путешествовал он налегке, что было не совсем привычно для приора одного из богатейших монастырей Англии; сопровождали его только два воина для охраны, молодой монах по имени Майкл Бристольский — в качестве помощника, да была у него вьючная лошадь, на которой он вез священные книги, переписанные и разрисованные в монастырской скриптории Кингсбриджа для подарков аббатам и епископам, принимавшим его по пути. Книги были очень дорогими и никак не вязались со скромной свитой, сопровождавшей Филипа. И поступил он так намеренно: ему хотелось, чтобы люди испытывали уважение не к приору, а к монастырю.
Неподалеку от северных ворот Сенса, на залитом солнцем лугу, взору его открылось старинное аббатство Сен-Коломб, где последние три года жил архиепископ Томас. Один из приближенных Томаса тепло приветствовал его, велел слугам позаботиться о лошадях, распорядился насчет багажа и проводил Филипа в дом для гостей, где сейчас жил архиепископ. Приор вдруг подумал о том, что изгнанники с таким удовольствием принимают гостей с родины не только из чувства ностальгии, но и потому, что им необходима была помощь и поддержка соотечественников.
Филипа и его помощника накормили, угостили вином и представили ближайшему окружению архиепископа. Все они были священники — молодые и, как показалось приору, достаточно умные. Вскоре Майкл уже горячо спорил с одним из них о пресуществлении. Филип отпил немного вина и молча слушал их разговор. Один из священников, видно не выдержав, спросил:
— А что ты думаешь об этом, отец Филип? Мы еще не слышали твоего слова.
Филип улыбнулся:
— Сложные теологические споры менее всего занимают меня в данную минуту.
— Почему же?
— Потому что они найдут свое разрешение в будущем, а пока их можно отложить до лучших времен.
— Хорошо сказано! — послышался чей-то голос. Филип поднял глаза и увидел вошедшего архиепископа Кентерберийского Томаса.
Он был высок, сухощав и очень симпатичен; его высокий лоб, ясные глаза, чистая кожа и темная шапка волос притягивали к себе. Томас был лет на десять моложе Филипа. Несмотря на все несчастья, свалившиеся на его голову, виду него был живой и бодрый. Приор сразу отметил, что архиепископ был очень привлекательным мужчиной; может быть, этим и объяснялся его стремительный взлет.
Филип преклонил колено и поцеловал ему руку.
— Очень рад познакомиться с тобой! — сказал Томас. — Я всегда хотел побывать в Кингсбридже, столько слышал о твоем монастыре и о замечательном новом соборе.
Филип был очарован и польщен.
— Я приехал повидаться с тобой, — сказал он, — потому что король поставил под смертельную угрозу все, чего мы достигли за многие годы.
