Джек согласно закивал. Ему никогда не приходили в голову подобные мысли, но сердцем он чувствовал, что Алина права.
— Она вся в бабку, — сказал он. — Моя мать тоже в свое время влюбилась в чудака.
— Салли очень похожа на твою мать, а вот Томми — весь в моего отца.
Джек улыбнулся ей. Она была красива, как никогда. И хотя в волосах ее появились серебряные прядки, а кожа на шее не была уже такой мраморно-нежной, как прежде, но с годами прекрасные черты ее лица обозначились еще четче и она приобрела спокойную величавую красоту настоящей женщины. Джек протянул руку и провел кончиками пальцев по ее подбородку.
— Точно как мои парящие подпорки, — сказал он.
Алина улыбнулась.
Рука его скользнула по ее шее и остановилась на груди. Ее груди тоже изменились. Он помнил времена, когда они высоко торчали, словно невесомые, и соски их дразняще рвались вверх. Потом, во время беременности, они стали еще больше, соски набухли и все так же манили. Сейчас груди ее немного опустились и стали мягче, и, когда она шла, они восхитительно покачивались из стороны в сторону, сводя Джека с ума. Я, наверное, всегда буду любить их, подумал он; даже когда они станут совсем вялыми и морщинистыми. Он почувствовал, как напрягся сосок под его пальцами, и склонился, чтобы поцеловать ее.
— Джек, ты же в церкви, — прошептала Алина.
— Забудь об этом. — Его рука побежала по ее животу и спустилась на теплое лоно.
Внезапно на лестнице послышались шаги. Джек виновато отстранился от жены. Она улыбнулась его растерянности.
— Это тебе Божья кара.
— Я с тобой позже разберусь, — шутливо пригрозил он ей.
В галерею вошел приор Джонатан. С торжественным видом он поприветствовал их обоих. Взгляд у него был очень серьезный.
— Я хочу кое-что сообщить тебе, Джек, — сказал он. — Давай пройдем в главное здание монастыря.
— Конечно, — ответил тот и встал.
Джонатан стал спускаться по лестнице.
Джек задержался у двери и, погрозив Алине пальцем, сказал:
— Позже.
— Обещаешь? — улыбнулась она.
Он стал догонять приора, прошел через весь собор к двери в южном поперечном нефе, которая вела в главное здание. Они вместе пошли по северному коридору мимо учеников, чертивших что-то на восковых дощечках, и остановились в углу. Наклоном головы Джонатан показал Джеку на монаха, сидевшего на каменном выступе в западном коридоре. Тот накинул на голову капюшон, прикрыв лицо, но, пока они выжидали, он повернулся и поднял голову — и быстро отвел взгляд.
Джек невольно отступил назад.
Монахом был не кто иной, как Уолеран Бигод.
— Какого черта ему здесь надо? — со злостью спросил Джек.
— Готовится к встрече со своим Создателем, — ответил Джонатан.
— Не понимаю.
— Он конченый человек. У него не осталось ни положения, ни власти, ни друзей. Он наконец осознал, что Бог не хочет видеть его великим и могущественным епископом. Уолеран понял, что совершил много ошибок. Он пришел к нам пешком и просил принять его как простого монаха и позволить провести здесь остаток дней, моля Бога о прощении за свои грехи.
— Что-то не верится мне, — сказал Джек.
— Я тоже поначалу сомневался, но в конце концов понял, что он, в сущности, всегда был очень богобоязненным человеком.
Слова приора не тронули Джека.
— Я на самом деле думаю, что Уолеран был очень набожным. Он совершил только одну роковую ошибку: всегда полагал, что цель служения Богу оправдывает средства. И поэтому поступал как хотел.
— И в том числе организовал заговор против архиепископа!
Джонатан воздел руки, словно хотел защититься.
— Пусть Господь накажет его — не я.
Джек пожал плечами. То же самое сказал бы, наверное, и Филип. Он же никак не мог понять, зачем было позволять Уолерану поселиться в монастыре. Впрочем, таковы уж эти монахи.
— А зачем ты решил показать мне его?
— Он хочет рассказать тебе, почему повесили твоего отца.
Джек похолодел.
Уолеран сидел словно окаменевший, глядя в пустоту. Он был бос. Сухие белые щиколотки старика торчали из-под ветхой домотканой одежды. Джек вдруг понял, что бывший епископ уже совсем не страшный, а скорее обессилевший, потерявший все надежды, пребывающий в вечной тоске человек.
Он медленно подошел к Уолерану и сел на скамью в ярде от него.
— Старый король Генрих был слишком сильным, — начал тот без всяких вступлений. — Многим высшим феодалам это не нравилось — они чувствовали себя связанными по рукам и ногам. Им нужен был монарх послабее. Но у Генриха был сын — Уильям.
Это была известная история.
— Меня тогда еще не было на свете, — сказал Джек.
— Твой отец умер до твоего рождения.
Джек кивнул:
— Продолжай.
— Несколько феодалов решили убить сына короля. Им казалось, что, если возникнут трудности с прямым наследником, они смогут оказать большее влияние на выбор нового монарха.
Джек внимательно смотрел в изможденное бледное лицо Уолерана, пытаясь отыскать хоть какой-то намек на то, что монах врет. Но ничего прочитать в глазах старика не смог, даже если тот и замышлял очередное коварство.
— Но ведь Уильям погиб во время крушения «Белого Корабля»?
— Кораблекрушение не было несчастным случаем.
Джека всего затрясло. Неужели это правда? Убить наследника престола только для того, чтобы посадить на трон слабого монарха?! Впрочем, это было не намного страшнее, чем убийство архиепископа.
— Дальше, — сказал он.
— Феодалы затопили судно, а сами скрылись на лодке. Все, кто был на корабле, утонули, кроме одного человека, который ухватился за обломок мачты и выплыл на берег.
— Это был мой отец, — сказал Джек. Он начал понимать, что произошло дальше.
Лицо Уолерана еще больше побледнело, губы стали совсем бескровными. Говорил он монотонно, не поднимая глаз:
— Он выплыл неподалеку от замка, который принадлежал одному из заговорщиков, и они схватили его. Этому человеку не было никакого интереса выдавать их. Да он и не подозревал, что корабль пошел ко дну по злому умыслу. Но он увидел многое из того, что могло открыть правду другим, если бы его отпустили и он рассказал бы обо всем, что с ним произошло. Так вот, они взяли его в плен, отвезли в Англию и оставили под присмотром своих людей.
Жгучее чувство обиды охватило Джека. Его отец всегда хотел только одного — развлекать людей; так говорила ему мать. Но в рассказе Уолерана было немало странного.
