Филип осторожно ополоснул полумертвого угря и бросил его в соленую воду.
Выпотрошив следующего, Катберт проговорил:
— Есть еще одна возможность: претендент, который мог бы стать настоящим приором-реформатором и чей сан, хотя и ниже помощника приора, равен ризничему или келарю.
Филип опустил угря в ведро.
— Кто же это?
— Ты.
— Я?! — От удивления Филип выронил угря на пол. Да, он действительно являлся приором обители, но никогда не считал себя равным ризничему и другим прежде всего потому, что они были гораздо старше его. — Но я слишком молод…
— Подумай об этом, — сказал Катберт. — Всю жизнь ты провел в монастырях. В двадцать один год ты был келарем. Ты уже четыре или пять лет приор небольшого монастыря, и ты преобразил его. Каждому ясно, что на тебе длань Божия.
Филип подобрал выскользнувшего угря и бросил его в бочку.
— Длань Божия на всех нас, — уклончиво произнес он. Предложение Катберта его несколько озадачило. Ему очень хотелось, чтобы в Кингсбридже был энергичный приор, но у него и в мыслях не было самому претендовать на эту роль. — По правде говоря, из меня получился бы лучший приор, чем из Ремигиуса, — добавил он задумчиво.
Катберт был доволен.
— Если ты в чем и виноват, так это только в том, что абсолютно невинен.
Филип таковым себя не считал.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты никогда не ищешь в людях низменных побуждений, как делает большинство из нас. Например, все в монастыре уже убеждены, что ты являешься претендентом и приехал сюда, чтобы домогаться их голосов.
— На каком основании они так считают? — возмущенно спросил Филип.
— А ты постарайся взглянуть на свое собственное поведение глазами людей, привыкших подозревать всех и вся. Ты прибыл в день смерти приора Джеймса, словно кто-то тайно известил тебя о ней.
— И как же, по их мнению, я все это подстроил?
— Они не знают, но они убеждены, что ты умнее их. — Катберт снова принялся потрошить угря. — И посмотри, что ты сегодня сделал. Едва приехав, ты распорядился вычистить конюшню. Затем навел порядок во время торжественной литургии, завел разговор о переводе молодого Уильяма Бови в свою обитель; когда всем известно, что перевод монахов из одного места в другое — это привилегия приора. Ты отнес брату Полю горячий камень, тем самым косвенно осудив Ремигиуса. И наконец, ты отдал на кухню божественный сыр, и все мы полакомились им после обеда, и, хотя никто не сказал, откуда он, каждый знает, что такой чудесный вкус может быть только у сыра из Святого-Иоанна-что-в-Лесу.
Филипа смутило, что его действия были столь превратно истолкованы.
— Все это мог сделать кто угодно.
— Кто угодно из старших монахов мог бы сделать что-нибудь одно, но ни один не сделал бы всего этого. Ты пришел и стал распоряжаться! По сути дела, ты уже начал преобразование монастыря. И конечно, Ремигиус и его присные уже сопротивляются. Поэтому-то ризничий Эндрю так и отчитал тебя в галерее.
— Ах вот в чем причина! А я-то не мог понять, что это на него нашло. — Филип в задумчивости полоскал угря. — И я полагаю, по этой же причине мне было отказано в обеде.
— Точно! Чтобы унизить тебя перед другими монахами. Однако я подозреваю, что эти действия возымели обратный результат: ни одно из порицаний не было оправданным, и тем не менее ты достойно принял их. Так что вид у тебя был настоящего праведника.
— Но я делал это не для того, чтобы произвести впечатление.
— Истинные праведники тоже так поступали… Однако звонят к вечерне. Оставь угрей мне, а сам ступай в церковь. После службы будет час раздумий и многие братья, уверен, захотят с тобой побеседовать.
— Не так быстро! — взволнованно произнес Филип. — Только потому, что кто-то решил, что я хочу стать приором, еще не значит, что я действительно собираюсь бороться за это место. — Перспектива принять участие в выборах в качестве одного из кандидатов его страшила, да к тому же он вовсе не был уверен, стоит ли бросать свою преуспевающую обитель и взваливать на себя весь груз проблем Кингсбриджского монастыря. — Мне требуется время, чтобы подумать.
— Я знаю. — Катберт распрямился и взглянул Филипу в глаза. — Когда будешь думать, пожалуйста, помни: чрезмерная гордыня — это, конечно, грех, но как бы чрезмерная скромность не расстроила то, на что есть воля Божия.
Филип кивнул.
— Буду помнить. Благодарю тебя.
Выйдя от старого келаря, он поспешил в церковь. В его голове было полное смятение, когда он присоединился к входящим в храм монахам. Мысль о том, что он может стать приором Кингсбриджа, волновала его. Многие годы в нем кипела злость на бездарное руководство монастырем, и вот теперь у него появился шанс самому все исправить. Но сможет ли он? Дело не в том, чтобы выявить недостатки и распорядиться, как их исправить. Нужно убедить людей, правильно организовать ведение хозяйства, найти деньги. Здесь нужна умная голова. Тяжелая ответственность ляжет на его плечи.
Как всегда, служба подействовала на него успокаивающе. На этот раз монахи были спокойны и торжественны. Слушая знакомые слова молитвы, он снова почувствовал себя способным ясно мыслить.
«А хочу ли я быть приором Кингсбриджа?» — спрашивал он себя и тут же отвечал: «Да!» Взять под свою опеку этот разваливающийся храм, отремонтировать его, покрасить, наполнить пением сотен монахов и голосами тысячи прихожан, читающих «Отче наш», — да ради одного этого стоит желать места приора. А взять монастырское хозяйство, которое необходимо срочно преобразовать, вдохнуть в него жизнь, снова сделать здоровым и продуктивным? Филипу хотелось видеть в монастыре целую толпу мальчишек, обучающихся читать и писать, дом для приезжих, полный света и тепла, чтобы лорды и епископы приезжали сюда и привозили драгоценные подарки. Да, он хотел быть приором Кингсбриджа.
«Что еще двигает мною? — вопрошал Филип. — Когда я представляю себя в роли приора, делающего все это во славу Божию, есть ли гордыня в моем сердце? О да».
Он не мог обманывать себя, находясь в святой Церкви. Его целью была слава Божия, но и собственная слава тоже была желанна. Он вообразил, как будет отдавать приказы, коих никто не посмеет ослушаться, по своему усмотрению принимать решения, отправлять правосудие, карать и миловать. Он представил, как люди будут говорить: «Это Филип из Гуинедда преобразовал монастырь. До него здесь был сплошной срам, а посмотрите, что теперь!»
«Но я просто обязан буду быть сильным приором, — рассуждал он. — Бог дал мне ум, чтобы я мог управлять хозяйством и вести за собой людей. Как келарь Гуинедда и как приор Святого-Иоанна-что-в-Лесу я уже доказал, что это мне по плечу. И монахи довольны. В моей обители старики не мерзнут, а молодые не маются от безделья. Я забочусь о людях».
С другой стороны, трудно сравнивать Гуинедд или Святого-Иоанна-что-в-Лесу с Кингсбриджским монастырем. Дела в Гуинедде всегда шли хорошо. В лесной же обители действительно были свои проблемы, но она крохотная и ею легко управлять. А преобразовать Кингсбридж может лишь человек, обладающий силами Геркулеса. Возможно, потребуются недели, чтобы только разобраться в монастырском хозяйстве: сколько имеется земли, и где, и что это за земля — леса ли, пастбища ли, пшеничные ли поля. Навести порядок в разбросанных угодьях, собрать их в одно целое — это работа на годы. Здесь, увы, не лесная обитель, где от Филипа только и требовалось, что заставить дюжину монахов усердно работать да истово молиться.
