Когда забрезжил рассвет, Филип вместе с другими монахами встал и отправился в церковь на заутреню. Затем, зайдя в трапезную, намеревался позавтракать, но Милиус перехватил его и незаметным жестом поманил на кухню. Нервы Филипа были напряжены. Должно быть, гонец уже вернулся. Быстро. Наверное, он сразу же получил ответ и еще вчера вечером пустился в обратный путь. Даже если так, все равно очень быстро. Едва ли в монастырской конюшне была хоть одна лошадь, способная с такой скоростью совершить это путешествие. Но каков же ответ?
Тот, кто ждал его на кухне, был не гонец — это был сам архидиакон Уолеран Бигод.
Изумленный Филип уставился на него. Худой, в черном архидиаконском облачении, он сидел, взгромоздившись на табуретку, словно ворон на старом пне. Кончик длинного носа покраснел от холода. Чаша горячего вина согревала его белые костлявые руки.
— Хорошо, что ты приехал, — выпалил Филип.
— Я рад, что ты написал мне, — невозмутимо сказал Уолеран.
— Это правда? — потеряв терпение, спросил Филип. — Епископ назначит Осберта?
Уолеран поднял руку:
— Я разберусь. Катберт как раз рассказывает мне о вчерашних событиях.
Филип скрыл свое разочарование, что не получил прямого ответа. Он изучал лицо архидиакона, стараясь прочитать его мысли. Определенно у Уолерана были свои планы, но что это за планы, догадаться он не мог.
Катберт, которого Филип сначала не заметил, сидел у огня, макая черствый хлеб в пиво, чтобы размочить его для своих старых зубов, и излагал подробности вчерашней службы. Филип нервно ерзал, пытаясь угадать цель визита Уолерана. Он взял было кусочек хлеба, который оказался слишком черствым, затем, чтобы хоть чем-то занять руки, выпил несколько глотков разбавленного пива.
— Таким образом, — подвел наконец черту Катберт, — единственное, что нам оставалось, — это выяснить действительные намерения епископа. К счастью, Филип решился воспользоваться своим знакомством с тобой, и мы направили тебе письмо.
— Ну, теперь ты можешь ответить на наш вопрос? — нетерпеливо спросил Филип.
— Да, могу. — Уолеран поставил чашу, так и не попробовав вина. — Епископ хотел бы, чтобы его сын стал приором Кингсбриджа.
У Филипа замерло сердце.
— Значит, Ремигиус сказал правду.
— Однако, — продолжал Уолеран, — епископ не хочет ссориться с монахами.
Филип нахмурился. Это было весьма похоже на то, что предсказывал Ремигиус, но что-то здесь все-таки не так.
— Но ведь ты проделал весь этот путь не для того, чтобы сказать нам это.
Уолеран с уважением взглянул на Филипа, и тот понял, что его догадка верна.
— Нет, — произнес архидиакон. — Епископ поручил мне изучить настроение монахов. И он уполномочил меня сделать назначение от его имени. Епископская печать находится при мне, и я вправе написать указ о назначении, который станет официальным, обязательным для выполнения документом.
Филип старался переварить услышанное. Уолеран мог издать указ о назначении и скрепить его епископской печатью. Это значило, что решение вопроса о новом приоре епископ отдал в руки Уолерана, который сейчас выступал от его имени.
Филип глубоко вздохнул и сказал:
— Ты согласен с тем, что только что говорил Катберт: назначение Осберта вызовет ссору, которой епископ хотел бы избежать?
— Да, я это понимаю, — ответил Уолеран.
— Значит, ты не назначишь Осберта?
— Нет.
Этому известию монахи будут так рады, что с готовностью проголосуют за любого, кого только пожелает предложить Уолеран.
— Тогда кого же?
— Тебя… — сказал архидиакон, — или Ремигиуса.
— Способности Ремигиуса управлять монастырем…
— Я знаю его способности, — перебил Филипа Уолеран, снова подняв свою белую руку, — и твои тоже. Я знаю, кто из вас мог бы стать лучшим приором. — Он замолчал на время. — Но дело не в этом.
«Что еще?» — недоумевал Филип. Что еще обсуждать, если не вопрос о том, кто может стать лучшим приором? Он посмотрел на присутствовавших. Милиус также был заинтригован, но по лицу Катберта пробежала легкая улыбка, словно ему было известно, что к чему.
— Как и ты, — сказал Уолеран, — я озабочен тем, чтобы столь важные посты в нашей Церкви занимались энергичными и способными людьми, независимо от их возраста, а не вручались в качестве награды за долгую службу старикам, чья набожность гораздо выше, чем их способности управлять.
— Конечно, — поспешно кивнул Филип, считая эту лекцию не вполне уместной.
— А посему вы трое и я должны действовать сообща.
— Не понимаю, к чему ты клонишь, — заговорил Милиус.
— А я понимаю, — заметил Катберт.
Уолеран улыбнулся ему и вновь повернулся к Филипу.
— Буду откровенным, — сказал он. — Сам епископ уже стар. Наступит день, когда он умрет и нам понадобится новый епископ, так же как сегодня нам нужен новый приор, Монахи Кингсбриджа будут избирать его, ибо епископ Кингсбриджский одновременно является и аббатом монастыря.
Филип насупился. Все это к делу не относилось. Они выбирали приора, а не епископа.
Но Уолеран продолжал:
— Конечно, у монахов не будет полной свободы выбора, так как и у архиепископа, и у самого короля могут быть свои виды, но, в конце концов, именно монахи утверждают такое назначение. И когда придет время, вы трое сможете повлиять на это решение.
Катберт кивал, как будто его догадка подтвердилась, но сейчас и до Филипа начала доходить суть слов архидиакона.
— Ты хочешь, чтобы я сделал тебя приором Кингсбриджа. А я хочу, чтобы ты сделал меня епископом, — закончил Уолеран.
Вот в чем дело!
Не говоря ни слова, Филип смотрел на Уолерана. Все было очень просто. Архидиакон хотел заключить сделку.
Филип был потрясен. Конечно, это не совсем то, что покупка или продажа духовного сана, но и здесь чувствовалось что-то неприятное, торгашеское.
Он постарался трезво взглянуть на предложение Уолерана. Он станет приором! При этой мысли его сердце учащенно забилось. И прочь всякую болтовню, когда можно получить в свои руки целый монастырь.
Возможно, в какой-то момент Уолеран сделается епископом. Какой из него выйдет епископ? Конечно же, весьма авторитетный. Похоже, у него не было серьезных недостатков. Возможно, он слишком по-светски, практично подходил к служению Господу, но тогда это же можно сказать и о Филипе. Однако Филип чувствовал, что, в отличие от него, Уолеран мог быть довольно жестоким, но он также чувствовал, что жестокость эта была вызвана решимостью архидиакона защищать и лелеять интересы Церкви.
Кто еще мог бы стать кандидатом, когда в конце концов епископ умрет? Вполне вероятно, Осберт. Случаи, когда, несмотря на официальное требование к священникам соблюдать обет безбрачия, духовный сан переходил от отца к сыну, были отнюдь не редки. Разумеется, будучи епископом, Осберт сможет принести Церкви гораздо больше вреда, чем в качестве приора. Поэтому стоило поддержать даже и худшего, чем Уолеран, кандидата, лишь бы быть уверенным, что Осберт не станет епископом.
