Судя по иконописным изображениям, белый клобук в то время носили русские митрополиты, а белое головное покрывало — константинопольский патриарх. Таким образом, белый клобук, в отличие от черных, которые носили все остальные русские епископы, должен был, по замыслу Василия Калики, еще раз подчеркнуть богоизбранность новгородской епархии, обосновать ее право на особое положение в Русской православной церкви.
В той же «Повести о белом клобуке» упоминается еще один обычай, введенный архиепископом Василием: на Пасху он отправлялся к храму Святого Иерусалима верхом на жеребенке или осле. Явственно видна параллель этого действа с библейским сюжетом въезда Христа в Иерусалим. Действительно, в 1337 г. в Новгороде «свершена бысть церковь Вход в Иерусалим Господа нашего Исуса Христа, и священа бысть пресвященным архиепископом Васильем месяца септября 21, святого мученика Кондрата, и бысть крестияном прибежище; а поставлена бысть в 9 недель»
[521]. Театрализованное представление, имитирующее въезд Христа в Иерусалим, владыка мог видеть во время своего паломничества. На Западе в Средние века весьма популярны были такого рода представления на библейские сюжеты. Новшество прижилось в Новгороде; известно, что и в конце XV в. архиепископы совершали этот обряд.
Возможно, Василий Калика поддерживал связь с Константинопольским патриархом в обход митрополита. В 1348–1349 гг. некий Стефан Новгородец «с своими другы осмью» отправился в паломничество по святым местам
[522]. Некоторые исследователи считают, что Стефан с товарищами выполняли какую-то неофициальную церковно-политическую миссию
[523]. Действительно, из текста хождения, написанного Стефаном, следует, что Новгородец был не простым паломником — у него нашлось достаточно денег, чтобы нанять гида, который показал русским путешественникам все достопримечательности Константинополя. Кроме того, в цареградском храме Святой Софии новгородцы были представлены патриарху.
В 1342–1343 гг. внутренние дела причинили владыке Василию немало забот. Сначала страшные пожары опустошили Новгород. «Людие же, боящеся, не смеяху в городе жити, но по полю, а инии по рли живяху, друзии же по брегу в учанех; и бе видети весь град движащеся, и бегаша по неделю и боле, и много пакости бысть людем и убытка от лихых людии, иже бога не боятся»
[524]. Мы опять видим действия «крамольников» — пожарных грабителей. Для того чтобы остановить разгул огненной стихии и преступности, административных мер было недостаточно. Многие новгородцы просто боялись жить в собственном городе, и для того чтобы вернуть жизнь в нормальное русло, потребовались неординарные меры. Архиепископ «с игумены и с попы замысли пост, и хожаху с кресты по манастырем и по иным церквам весь град, молящеся богу и пречистеи его матери, дабы отвратил от нас праведный гнев свои»
[525]. То есть владыка Василий «замыслил» новый, не предусмотренный православным календарем пост, а также связанные с ними молебны и крестный ход. В первую очередь эти действия были направлены на то, чтобы успокоить горожан, дать им надежду.
Вскоре после пожаров Василий Калика с почетом похоронил посадника Варфоломея Юрьевича Мишинича «и положиша тело его в отне гробе»
[526] у церкви Сорока Мучеников в Неревском конце. Сын боярина, Лука Варфоломеевич сразу после смерти отца, «не послушав Новаграда, митрополица благословенна и владычня, скопив с собою холопов збоев, и поеха за Волок на Двину, и постави городок Орлиц; и скопивши Емцан, и взя землю Заволочкую по Двине, все погосты на щит. В то же время сын его Онцифор отходил на Волгу, Лука же в двусту выиха воевать, и убиша его заволочане»
[527].
В Новгороде весть о гибели популярного боярина вызвала смуту: «Въсташа чорныи люди на Ондрешка, на Федора на посадника Данилова, а ркуци, яко те заслаша на Луку убити; и пограбиша их домы и села. А Федор и Ондрешко побегоша в Копорью в городок, и тамо седеша зиму всю и до великого говениа. И в то время прииха Онцифор, би чолом Новуграду на Федора и на Ондрешка: „те заслаша моего отца убити“; и владыка и Новгород послаша анхимандрита Есифа с бояры в Копорью по Федора и по Ондрешка, и оне приихаша и ркоша: „не думале есме на брата своего на Луку, что его убити, ни засылати на его“»
[528].
Однако их оправдания не показались убедительными для Онцифора Лукинича и его сторонников. «Онцифор с Матфеем созвони веце у святей Софеи, а Федор и Ондрешко другое созвониша на Ярославли дворе. И посла Онцифор с Матфеем владыку на веце и, не дождавше владыце с того веца, и удариша на Ярослаль двор, и яша ту Матфея Козку и сына его Игната, и всадиша в церковь, а Онцифор убежа с своими пособникы; то же бысть в утре, а по обеде доспеша весь город, сия страна собе, а сиа собе; и владыка Василии с наместником Борисом доконцаша мир межи ими; и възвеличан бысть крест, а диавол посрамлен бысть»
[529].
В этом конфликте явно проявились тесные связи владыки с боярским родом Мишиничей. Во-первых, владыка лично хоронил старшего в роду Мишиничей — Ворфоломея Юрьевича, что было большой честью.
Во-вторых, Калика возглавил разбирательство дела по убийству Луки Ворфоломеевича, несмотря на то, что Лука действовал вопреки воле владыки и всего Новгорода. Архиепископ отправил своих посланцев за обвиняемыми боярами Федором и Андреем. Отметим, что владыка послал не просто «софиян», а весьма представительных людей — архимандрита и бояр, то есть давал беглецам возможность вернуться и оправдаться, не потеряв лица.
В-третьих, сын убитого, Онцифор Лукинич, со своими сторонниками собрал вече у Софии, а затем «посла… владыку на веце» на Ярославов двор, где собрались их противники. То есть Онцифор Лукинич обращался с архиепископом запросто, как с родственником или даже как с подчиненным. Вспомним, что Василий Калика был попом в церкви Кузьмы и Демьяна. Стояла эта церковь на той же улице, на которой жили и бояре Мишиничи. Возможно, Калика был многим обязан этому боярскому роду или же действительно приходился им родственником.
В-четвертых, после вынужденного бегства из Новгорода Онцифора его двор не был разграблен. Архиепископ сумел остановить готовящееся кровопролитие и погромы. Не зря владыка столь тактично обошелся с обвиняемыми Федором и Андреем — они не затаили обиды на Калику, и это способствовало умиротворяющей миссии архиепископа.
