Император, выполняя свой долг покровителя, участвовал в политических назначениях в Тибете, издавал для него законодательные акты и т.д. Однако тибетцы сами решали, следовать им или нет. В Тибете не было провинциальной администрации, на него не распространялась типовая «вертикаль управления» Китаем, Далай-ламы обладали не только духовным авторитетом, но и реальной властью.
Авторитет Далай-ламы сохранялся и на тибетских землях, включенных в китайские провинции. В послании к Далай-ламе VII император Инчжэнь писал: «В нынешнее время Запад и наши страны Сычуань и Юньнань имеют общие границы. Ввиду этого, существует непрестанный обмен посланниками между двумя сторонами каждый год». Китайская сторона неправильно трактует этот документ как свидетельство подчинения Тибета Китаю: как раз наоборот, речь идет о том, что еще в середине XVIII в. императоры признавали, что Китай отделен границами от Тибета («Запада»).
Назначение амбаней в Лхасу усилило имперское влияние, но не означало вхождения Тибета в состав Цинской империи. Тибет стал зависимым государством. Отношения напоминали протекторат. Амбани обычно не вмешивались в дела, выполняя роль наблюдателей и посредников между тибетцами и императором. После 1793 г. их влияние возросло, но не привело к установлению цинского суверенитета. С тех пор международные связи осуществлял или сам Тибет, или амбани от его имени. Их влияние колебалось от существенного до почти нулевого в зависимости от конкретной ситуации и личности амбаня. Назначение министров (калонов) могло согласовываться с амбанями, но назначались тибетцы с учетом мнения правящих кругов и народа.
А.С. Клинов пишет, что в результате принятия Лхасой в 1793 г. «Высочайше утвержденного Устава по приведению в порядок дел в Тибете» (то есть «Тибетского Уложения» 1792 г.), который разграничивал полномочия Лхасы и Пекина, произошло вхождение Тибета в состав Китая.
По его мнению, это событие уточнило принцип «наставник — покровитель»: наставник, будучи жителем данной страны, занимает более низкое положение, чем монарх. Поэтому Тибет стал вассальным государством. Император предложил принять или отвергнуть документ, Далай-лама принял — значит, принял и сюзеренитет Китая. Поэтому данное Уложение зафиксировало положение Тибета как внутреннего вассала Китая. Оно имеет приоритет перед принципом «наставник — покровитель», так как является более конкретным нормативным актом, а при юридической коллизии действует конкретная, а не общая норма. Согласившись принять Уложение, то есть войти в состав Китая, тибетское правительство признало верховенство китайского права над тибетским. Сфера действия принципа «наставник — покровитель» географически уже сферы китайского права, охватывающей Восточную и в значительной мере Центральную Азию.
С этим трудно согласиться. Китай — не империя Цин. Уложение не имеет приоритета перед принципом «наставник — покровитель». Эти нормы вообще нельзя сравнивать в системе понятий современного международного права. Кроме того, в Уложении не фиксировалось ни вхождение Тибета в империю Цин, ни его положение как внутреннего вассала. Тибетцы приняли лишь часть статей Уложения. Тем самым они приняли помощь в управлении, а не вошли в состав другой страны и не отказались от верховенства принципа «наставник — покровитель», который не противоречил Уложению.
Один из важных аргументов о подчинении Тибета Цин — выявление перерождений высших лам жеребьевкой из Золотой вазы. Но она применялась далеко не всегда, амбани не «руководили» ею, а просто участвовали или были наблюдателями. Нельзя не согласиться с выводом, основанным на анализе многочисленных источников: «Императорскому наместнику отводилась роль арбитра в процедуре избрания реинкарнации путем вытягивания жребия»
. Императорские печати, даруемые Далай-ламам, не имели обязательной силы для тибетцев.
То, что китайские источники трактуют как реальное управление тибетскими делами, в действительности было помощью в них, а не осуществлением властных функций.
Аналогом этого может быть высокий статус послов в некоторых странах. Так, страны социалистического блока были сателлитами СССР, который оказывал большое влияние на их политику, государственные назначения, выработку законодательства, внутреннюю и внешнюю политику. Советские послы влияли на их дела сильнее, чем пинские амбани — на тибетские. Но из этого не следует, что социалистический лагерь был частью СССР. Например, Москва направляла политику МНР, а советских войск там было гораздо больше, чем цинских — в Тибете. Помню, как в начале 1980-х гг. по Монголии из СССР чуть не ежедневно шли железнодорожные составы с солдатами и военной техникой. Но никто не считал Монголию частью России.
Как показано выше, не следует придавать большого значения китайской историографии, по которой любые миссии — это миссии «данников». Если бы Тибет и Монголия рассматривались как неотъемлемые части империи Цин (как Китай или Маньчжурия), они не имели бы с ней отношений «данничества», похожих на сюзеренитет. Тибетскими делами в Пекине ведала палата Лифаньюань, в ведении которой были не маньчжуры и не китайцы, а «внешние» народы: монголы, тибетцы, русские, тюрки. В 1906 г. Лифаньюань была преобразована в Лифаньбу — отдел Цзунли-ямыня (внешнеполитической канцелярии). В целом, деятельность Лифаньюаня на подведомственных территориях во многом дублировала центральные органы империи, сочетая исполнительные, законодательные и контрольные функции.
Таким образом, отношения маньчжурских императоров с Далай-ламами были отношениями «наставник — покровитель» с признаками протектората в те периоды, когда Тибету оказывалась военная помощь.
Вмешательство Великобритании в отношения Тибета с маньчжурами нарушило равновесие. Хотя Тибет рассматривался обеими сторонами как политический субъект, отличный от Цинской империи,
именно Британия зафиксировала ее сюзеренитет над Тибетом в международно-правовом документе. При этом она заботилась, прежде всего, об удержании своей колонии — Индии.
К северу от нее Британия старалась поддерживать буферную зону, где исключались бы влияния Цинской и Российской империй.
Но Великобритания не защищала эту цель ни существенной помощью Тибету в обретении независимости, ни присоединением его к Индии в качестве протектората, подобного Сиккиму или Бутану. Избегая международных проблем, британцы вместо этого продвигали идею автономии в виде пинского сюзеренитета, то есть фактической независимости в контексте символического подчинения Пекину.
По-видимому, кроме политической целесообразности, здесь играл роль евроцентризм, в рамки которого не укладываются отношения «наставник — покровитель». По воспоминаниям дипломата Ч. Белла, Далай-лама XIII считал связи Тибета с Цин не более чем своими личными связями как наставника лично с императором как покровителем. Белл
был одним из немногих европейцев, понимавших несводимость этих отношений к европейским понятиям. А в 1903 г. сам лорд Дж.Н. Керзон, вице-король Индии, подчеркивал, что Далай-лама — суверен своей страны и фактически, и юридически. 8 января 1903 г. он писал в Лондон: «Так называемый сюзеренитет Китая над Тибетом — конституционная фикция: политическое жеманство, которое делается только по причине его удобства для обеих сторон».
Керзон отмечал, что амбань в Тибете не имел статуса «вице-короля», а был обычным послом. Нельзя считать, будто «так называемая независимость Тибета является лишь продуктом второй половины XIX в., когда началась колониальная, империалистическая агрессия в отношении Китая».
Скорее наоборот: продукт этой агрессии — введение Британией «китайского сюзеренитета» над Тибетом, ставшее препятствием международному признанию последнего.
