Для иностранцев организовали тамцинг и над бывшим губернатором Цевангом Дордже Лхалу в его поместье. Наш корреспондент описал и это.
Во дворе сидят сотни людей и все время кричат, потрясая кулаками. Рядом — стол, покрытый пластиковой скатертью. За столом сидит комитет «саньфань» — проводит «три анти». Лхалу стоит, согнувшись в поясе. Признает, что был одним из руководителей восстания 1959 г. Встает парень, обвиняет его в отравлении своего дяди — Геда-ламы в Чамдо. В деталях описывает, как Лхалу травил Геда-ламу. Неужто сам видел? Встает крепостной, показывает на тюрьму в поместье. Оказывается, он там сидел за неуплату штрафа. Зрителей ведут в нее. Они видят стену с костылями. Оказывается, к ним привязывали жертвы и пытали насмерть. Рядом коробка — для скорпионов. Подвал — для голодных крыс, через сутки от человека оставался один скелет. Кости жертв налицо — разбросаны тут же по полу. Зрители выходят. Спектакль продолжается. Вскакивает парень, подходит старушка. Они рыдают: крепостник разлучал семьи, пытал людей. Зрителей ведут в особняк. Там выставлено имущество: вина, мебель, посуда, золото, жемчуг, кораллы, сахар, рис, мука, масло и — о, ужас! — пистолет из ФРГ. «Оказывается, не только немецкое пиво, но и немецкое оружие приходило сюда из вотчины канцлера Аденауэра». Зрителей ведут обратно во двор. Выносят сундук и зачитывают долговые расписки под аккомпанемент причитаний. Расписки торжественно сжигают. «Гул ликования вырывается из сотен грудей: долой проклятое рабство и крепостничество!» Земля отдана бригадам взаимопомощи.
Добавлю в виде эпилога: Лхалу посадили в тюрьму Драпчи. В 1965 г. освободили, он стал крестьянином. В 1983 г. реабилитировали, сделали зампредседателя Тибетского комитета НПКСК. Реабилитация ответила на вопросы об отравлении, костылях в стене, скорпионах, крысах и костях.
«Митинг борьбы» с бывшим губернатором Лхалу. Сзади слева виден иностранный корреспондент (Домогацких, 1962)
Свои впечатления описали и другие журналисты, например американка А.-Л. Стронг. Впоследствии ее книги издавались в КНР, саму ее приняли в хунвэйбины. Она тоже была в восторге от демократической реформы, взяла многочисленные интервью, видела тамцинги, выставки и т.д.
Интересно сопоставить описания одного и того же у нее и Домогацких. Они воспевают политику КПК по-разному — для разных аудиторий. Например, Стронг отмечала бездоказательность обвинений лам в убийствах, избиениях, сексуальных домогательствах и т.п.
В 1963 г. был поставлен эпический китайский фильм «Крепостной» с множеством фактических ошибок. Его долго крутили в Лхасе. Фильм должен был вызвать ненависть народа к «эксплуататорам». Во время просмотра полагалось плакать во избежание обвинений в симпатии к феодалам. Чтобы появились слезы, некоторые мазали кожу у глаз тигровым бальзамом.
Панчен-лама X писал: «В мае 1959 г. наш Великий Вождь, Председатель Мао и Вы, Премьер, указали… чтобы в аспекте религии ЦК Партии не только продолжал давать массам, и монашеским и мирским, свободу религиозной веры, но также защищал законопослушные монастыри и верующих и что мы можем вести религиозную деятельность, включая “учение, дискутирование и писание”, как раньше».
А на деле получилось вот что.
До реформы в Большом Тибете духовенство составляло, по-видимому, не менее 10% населения. По словам Нгапо, к 1959 г. в Тибете было 2467 монастырей и более 110 тыс. монахов и монахинь.
По китайским данным, число действующих монастырей в Тибете снизилось с 2711 в 1958 г. до 370 в 1960 г.
Здесь имеется в виду будущий ТАР: в Большом Тибете было 6259 монастырей и других религиозных центров.
По китайским источникам, до 1958 г. в Цинхае было 722 тибетских монастыря с 57647 монахами, 2500 монахинями и 1240 тулку.
После демократической реформы там остались нетронутыми лишь 11 монастырей. По тем же данным, в 1958 г. в Ганьсу было 369 монастырей. Незакрытыми остались лишь восемь, из 16900 монахов осталось 571. В Сычуани было 922 монастыря, в Юньнани — 24. Если сложить цифры по всем тибетским регионам, получится 4748. Возможно, разница в цифрах связана с тем, как считать небольшие храмы — отдельно или вместе с монастырями.
По словам А.-Л. Стронг, 2136 монастырей У-Цанга (то есть почти все) поддержали восстание.
Потому на духовенство и обрушились главные репрессии. В результате в У-Цанге его численность снизилась с 114100 чел. в 1958 г. до 18104 чел. в 1960 г. Число монахов резко сократили даже в главных монастырях. Например, в Дрепунге из 8–10 тыс. монахов осталось 700, в Кумбуме из 1200–400. В Ташилунпо число монахов уменьшилось вдвое — до 1980 чел., хотя Панчен-лама поддерживал китайские власти.
Некоторые монастыри превратили в тюрьмы, казармы, склады, хлева и т.д.
Панчен-лама писал китайским руководителям:
«До демократической реформы было более 2500 крупных, средних и мелких монастырей в Тибете. После демократической реформы правительство оставило существовать только 70 монастырей или около того. Это уменьшение более чем на 97%. Поскольку в большинстве монастырей люди больше не жили, не стало никого, кто бы присматривал за дацанами и другими религиозными постройками и кельями монахов. Имели место великое разрушение и порча людьми и другим образом, сохранность уменьшилась, наступил упадок или полное разрушение. Во всем Тибете в прошлом было около 110 тыс. монахов и монахинь. Из них примерно 10 тыс. бежали за границу, осталось около 100 тыс. После завершения демократической реформы число монахов и монахинь в монастырях было около 7 тыс. чел., что представляет снижение на 93%. Что касается качества монахов и монахинь, живущих в монастырях, за исключением таковых в монастыре Ташилунпо, которое несколько лучше, — качество монахов и монахинь в оставшихся монастырях очень низкое. <…> Монастыри уже потеряли свою функцию и значение как религиозные организации».
Возвращение монахов в мир понималось как реализация свободы вероисповедания. Предполагалось, что подавляющее большинство монахов стали таковыми против своей воли.
Монахов заставляли это повторять иностранцам и добавлять, что они добровольно уходят из монастырей в крестьяне, а люди «чаще обращаются за помощью в партийные и государственные организации, чем к богу. Но от этого они только выигрывают».
Это повторяют и современные левые: «Монахи, которых детьми приписали к религиозным орденам, теперь были свободны отказаться от монашеской жизни, что тысячи и сделали, особенно молодые. Оставшееся духовенство жило на умеренные правительственные стипендии и дополнительный доход с молитв, свадеб и похорон».
А в действительности десятки тысяч изгнанных монахов не могли найти работу, увеличив число бедняков и нищих.
Методы сокращения духовенства были следующие.
«Когда любыми возможными способами в мирское сословие переводили монахов и монахинь, для так называемых “изучения” и “мобилизации”, в каждом монастыре их в первую очередь собирали в большом молельном зале или в большой комнате. Их тщательно контролировали, интенсивно обучали и насильно мобилизовали на то, чтобы критиковать друг друга круглыми сутками, и поднимали большую волну жесткой борьбы. К тем, кто публично демонстрировал свою религиозную веру, приклеивали всевозможные ярлыки, включая “суеверный элемент”, “не любящий революцию”, против них начинались нетерпимые и необъяснимые атаки и борьба. С другой стороны, если монахов спрашивали, хотят ли они вернуться к мирской жизни, а они отвечали, что хотят остаться монахами, — им говорили: “Вы так и не обучились, вы не отбросили свои суеверия”. Против них начинали энергичную борьбу, многие попадали под надзор или в заключение.
