Думают ли то же в Переславле-Рязанском, до нас о том не дошли слухи; но там ещё кой-кто сказывает, что при Трубеже поклонялись Бабе-Яге, что рязанский батюшка Трубеж сердит больно: он в зиму не мёрзнет, а тишь колыхает!
Да и чего здесь не скажут о Трубеже!
Говорили нам, что бабы рязанские своей одеждою походят на Ягу-бабу. Стало быть, и она так же хаживала и одевалась, как рязанские бабы.
(М. Макаров)
Волга и Вазуза
О Волге и Вазузе в Тверской губернии рассказывают: «Волга с Вазузой долго спорили, кто из них умнее, сильнее и достойнее большего почета. Спорили-спорили, друг друга переспорили и решились вот на какое дело. „Давай вместе ляжем спать, а кто прежде встанет и скорее придет к морю Хвалынскому, та из нас и умнее, и сильнее, и почету достойнее“. Легла Волга спать, легла и Вазуза. Ночью встала Вазуза потихоньку, убежала от Волги, выбрала себе дорогу прямее и ближе и потекла. Проснувшись, Волга пошла ни тихо, ни скоро, а как следует: в Зубцове догнала Вазузу, да так грозно, что Вазуза испугалась, назвалась меньшою сестрою и просила Волгу принять ее к себе на руки и снести в море Хвалынское. И до сих пор Вазуза весною раньше просыпается и будит Волгу от зимнего сна».
(А. Афанасьев)
Днепр и его сестры
Реки прежде были людьми. Днепр был брат, а Волга и Двина — его сестры. Остались они сиротами, натерпелись всякой нужды и придумали, наконец, пойти по белу свету и разыскать для себя такие места, где бы можно было разлиться большими реками; ходили три года, разыскали места и приостановились все трое ночевать в болотах. Но сестры были хитрее брата; едва брат уснул, они встали потихоньку, заняли самые лучшие отлогие местности и потекли реками. Проснулся поутру брат, смотрит, — далеко его сестры; раздраженный, ударился он о сырую землю и в погоню за ними понесся шумным потоком по рвам и буеракам, и чем дальше бежал, тем больше злился и рыл крутые берега. В нескольких верстах до впадения в море гнев его утих, и он спокойно вступил в морские пучины; а две сестры его, укрываясь от погони, разбежались в разные стороны. Вот отчего Днепр течет быстрее Двины и Волги, вот почему у него много рукавов и порогов.
(А. Афанасьев)
Волга и Кама
Кама с Волгой спорила, не хотела в нее течь. Сначала хотела ее воду отбить и до половины реки отбила, а дальше не смогла. Пустилась Кама на хитрости, уговорилась она с коршуном: «Ты, коршун, крикни, когда я на той стороне буду, чтобы я слышала: а я под Волгу подроюсь и выйду в другом месте». «Ладно», — ответил коршун. Вот Кама начала рыться под Волгу. Рылась, рылась, а тем временем коршуна беркут заприметил и погнался за ним. Тот испугался и закричал, — как раз над серединой Волги. Кама думала, что она уж на том берегу, выскочила из-под земли и прямо в Волгу попала.
(Д. Садовников)
Почайна
Есть в Нижнем Новгороде возле крепости маленький ручеек; он течет по оврагам и близ Никольской церкви впадает в Волгу. Зовут его Почайной и, говорят, что Юрий Всеволодович, основатель Нижнего Новгорода, назвал так этот ручей, будучи поражен сходством местоположения нижегородского с местоположением киевским. В том месте, где Почайна берет свое начало, есть большой камень, на котором прежде было что-то написано, но теперь уже стерлось.
От этого камня зависит судьба Нижнего Новгорода: в последнее время он сдвинется с места; из-под него выступит вода и потопит весь Нижний.
(П. Мельников-Печерский)
Свирь
Свирь явилась на свет ночью маленьким зайчиком, побежала на месяц, который тогда стоял над Ильмень-озером. Побежала Свирь, и уж далеко пробежала, да на беду увидал новорожденную реку волк и пустился догонять ее по левому берегу. У Свири ноги были быстрые; она побежала от него, а сама все берет на полдень; волк все скачет вслед и сбивает с дороги. Много Свирь бежала и, пожалуй, ушла бы в Ильмень-озеро, да на пути повстречался другой волк. Свирь видит, что подходит беда неминучая, бросилась направо и ушла в Новоозеро. Волки постояли, постояли, напились мутной воды и ушли в лес, а Свирь с тех пор и бежит в Новоозеро.
(А. Бурцев)
Приношения рекам
Песенные сказания сохранили живое воспоминание о жертвенных приношениях морю и рекам. Как Садко чествовал хлебом-солью Волгу, так Илья Муромец — свою родную Оку. Отправляясь с родины на богатырские подвиги, опустил он на прощание корочку хлеба в Оку — за то, то поила и кормила его. До сих пор простолюдины наши, после счастливого плавания, благодарят реку каким-нибудь приношением.
Стенька Разин принес в дар Волге свою любовницу, пленную персидскую княжну. Распаленный вином, он сидел на краю ладьи и, задумчиво поглядывая на волны, сказал: «Ах ты, Волга-матушка, река великая! Много ты дала мне и злата и серебра и всякого добра, ты меня вскормила и взлелеяла, славою и честию наделила; а я ничем еще тебя не благодарствовал. На ж тебе, возьми!» С этими словами он схватил княжну и бросил в воду…
Если жертвоприношениями снискивалась милость водяных божеств, то, наоборот, непочтение к ним влекло за собой неминучую беду. По свидетельству одной старинной песни, подъехал молодец к реке Смородине и взмолился, чтоб указала ему брод. Провестилась река человечьим голосом — душой-красной девицей:
Я скажу те, быстра река, добрый молодец,
Я про броды кониные, про мосточки калиновы,
перевозы частые:
Со броду кониного я беру по добру коню,
С перевозу частого по седелечку черкесскому,
Со мосточку калинова по удалому молодцу;
А тебя, безвременного молодца, —
Я и так пропущу.
Переправившись через реку, стал молодец глупым разумом похваляться: «Сказали про реку Смородину — не пройти, не проехати чрез нее ни пешему, ни конному; а она-то хуже дождевой лужи!» Пришлось возвращаться доброму молодцу, не нашел он брода кониного — потопила его река Смородина в своих глубоких омутах, а топила, — приговаривала: «Безвременный молодец! Не я топлю, топит тебя похвальба твоя!»
(А. Афанасьев)
Донец
Когда князь Игорь ушел из половецкого плена и прибежал к Донцу, эта река (как повествует «Слово о полку Игореве») приветствовала его: «Княже Игорю! Не мало ти величия, а Кончаку нелюбия, а Русской земли веселия». — «О Донче! — отвечал Игорь, — не мало величия, лелеявшу князя на влънах, стлавшу ему зелену на своих сребреных брезех, одевавшу его теплыми мылами под сению зелену древу; стрежаше его гоголем на воде, чайцами на струях…»
