Самой странной архитектуры была ее избушка, она страивалась на курьих ножках и, как будто рассерженный индейский петух на гуменном току, повертывалась то туда, то сюда. Вертелась она, будто топотала на одном месте. В наше время никакой архитектор такой избушки не построит. Эти избушки делывались без планов и — главное, без смет.
Кружение избушки, без доброго, вестимого словечка, никогда не прекращалось: этот лесной индейский петух токовал вечно и, чтоб остановить его, то должно было сказать непременно: стань ты к лесу задом, а ко мне передом, и вот тут избушка тотчас останавливалась, и желающий тотчас входил в эту избушку.
При встрече нежданного гостя, Баба-Яга, пробормотав себе под нос что-то свое, для нее необходимое, всегда принимала гостя приветливо, а особенно русских; их она узнавала по какому-то духу, может быть, по отважности, по той славе, которая так давно твердит, что только русскому всякое море по колено. А другой кто ж пойдет к Бабе-Ягойе?..
И в вопросах, и в ответах Бабы-Яги всегда крылось какое-то таинство, наметки, и потому-то она, увидевши русского человека, обыкновенно приговаривала: доселева Русского духу и слухом не слыхивано, и видом не видывано, а нынеча, Русский дух в очью совершается! Как ей не знать было русских! Но видно, что все русские, в самом деле, к ней приходили издалека и, поэтому, видно, что наша Баба-Ягайя живала неспроста; а иначе, как же бы ей угадывать русских только по оному духу? Тут глубокая, непостижимая древность, тут Индия, тут Монголия, тут самая темная даль нашей незапамятной бытности, до наших древнейших переселений из Азии в Европу! Баба-Яга — строчка из той нашей истории, которую уже никто из нас прочесть не умеет. Говорю опять: ай да Баба-Яга!
Русский простолюдин иногда еще боится Бабы-Яги: он, по какой-то наследственной привычке, стращает ею свое дитя, и — упрямец-дитя покоряется страшному. Бабою-Ягою, тот же простолюдин, в запальчивости, величает свою сердитую половину и каждую злую бабу, а эти, и всякие русские бабы, в свою очередь, охотно еще слушают всякую сказку, и почти уверены, что бывали когда-то, да и есть еще такие царевичи, которые и в настоящее время, в их невестимых странствиях: то волею, то неволею, а натыкаются на Ягойю. Верят добрые люди и тому, что каждый простосердечный до Ягойи-Бабы может быть доступным.
Стало быть: она существо кроткое, когда она так любит простосердечных, так почему же она — пугало для детей? Зачем же она их таскает? До детей добрых ей нет дела; но дети упрямые, непослушные, которые бегут на улицу, без спроса у родителей, все ее жертва! Заметим про себя, что улица и в песне, и в сказке русской — большой свет наших простолюдинов. Так зачем же туда ходить детям без спроса?..
Баба-Яга, по свидетельству наших сказочных преданий, не одна на белом свету. У нее есть сестры; вы пришли к ней, и она вас провожает от одной сестры до другой, всякий путь ей известен так же, как собственные уголки ее избушки. Притом, вообще все Бабы-Ёги очень хорошо читают в будущем, они вам все будущее выложат гладко, начистоту!.. Это сивиллы.
Не знаю, была ли которая из наших сивилл в законном супружестве, и не знаю, какой бы охотник на них женился; но одна сказка передает нам, что была Яга-баба, у которой было три дочери, и — эти-то дочери, страшно и подумать: помогали ей приготовлять в пищу детей и простосердечных! По этой самой сказке и слепой увидит, что Бабы-Ёги не все-то были услужливы и доброхотны, и потому-то нет мудреного в том, что наши крестьяне так свободно стращают Бабою-Ягою детей своих. Но, может быть, Ягайя замужняя, Ягайя с дочерьми, только и была одна, — две, три много; может быть, людоедка и питалась людьми только для того, что по числу своего семейства не могла себя прокормить тем, чем бы насытилась одна. Притом: почему бы у нас не быть и собственно людоедкам? Однажды у нас на злодейку Ягайю нашелся простак, который не дался на жаркое и — сам накормил Бабу-Ягайю ее же дочерьми. Этого простака звали Филюшкой. С той поры уже нигде не говорится, и никто не говорит о людоедстве Бабы-Яги.
Ягайя-Баба живала над трубежами около наших Переславлей, или Переяславлей… — А теперь, смотрите, где не жила она: и во Владимире, и в Калуге, и в Рязани, и в Туле, и в Ярославле; ни там, ни сям никакое дитя не выбежит на улицу, коли пригрозят ему: нишни, нишни тебя унесет злодейка Ягайя-баба! Дело кончено: ребенок ни вон из избы!
Что вы ни говорите, а все это предание и — предание глубокое, собственно русское; но не растолкованное в наших летописях, как и многое. Это предание затащено к нам на север издалека. В других странах Европы нет такой Яги-бабы, какая живет еще у нас в наших бабушкиных сказках.
(М. Макаров)
Полкан
Полкан на одной точке с Ягою-бабою. Это не предание, но ещё более сказка, чем Баба-Яга; ту почти видят, та ещё где-то живёт; а Полкан истреблён на лице земли Русской. У нас каждый крестьянин, не запинаясь, назовёт вам рослого и здорового человека богатырём Полканом; древний Полкан весьма короткий знакомец всякому из наших простолюдинов, и всякий из них вам расскажет, что богатырь Полкан не человек и не конь, но какая-то смесь и того и другого! Его подлинник живал в Греции и прибыл к нам из Калабрии вместе с Бовою Королевичем, на одном и том же судне. Однако, этих чудес наши крестьяне не знают и — понимают Полкана так же, как своих сивок, бурок, вешних каурок, с которыми Полкан, будучи и сам почти конём, не имел никаких нужд!
(М. Макаров)
Сивка-Бурка, вещая Каурка
Она живет в устах русского народа, по словам сказки; но сказка, как говорят у нас, иногда ряд делу, зернышко самого дела, орешек, который не всякого зуб разгрызает. Со всем тем, прочим, наши знают Сивку-Бурку, она вестима как нашему старому, так и нашему малому!
В Великой России думают, что этого коня кто-то бережет, кто-то пасет еще где-то в степях, в раздольях, в лугах, вечно цветущих лазоревыми цветами, вечно покрытых шелковою травою. То же гадают, или еще лучше малороссияне, белорусы и другие славяне.
И мы, и все они всего удобнее отыскиваем Сивку-Бурку через посредство магических слов, всегда действительных на дело, когда их произносят в полночь на могиле или посреди чистого поля. Тут скажите только: Сивка-Бурка, вещая Каурка, стань передо мною, как лист перед травою. И вот в то же мановение полуночный ветер разнесет все слова ваши куда надобно, и вы уже слышите, как бежит к вам конь, как без крыльев к вам летит непостижимая Сивка-Бурка, вы почувствуете, как из ее ноздрей пышет полымя, а из ее ушей дым валит столбом. Скорее готовьтесь влезть в одно из ушей этого коня; но спешите тотчас же вылезть из другого уха, и вот вы будете такой молодец, о котором не расскажет вам никакая сказка, которого не опишет никакое перо!..
