Глава VI. «Записки» Хромова
Остается дать оценку «Запискам» Хромова и рассказам о Федоре Козьмиче. Старец жил на заимке у Хромова с конца 1858 года и до своей смерти. Ревностный почитатель старца, Хромов, составил любопытные «Записки» о его жизни, которые легли в основу всех сказаний и легенд о таинственном старце. Беглый анализ «Записок» выясняет, что начаты они и в существенной своей части написаны в 1864 году; затем Хромов продолжал их из года в год, с перерывами, записывая и то, что с ним самим случилось, и то, что ему вспоминалось о старце из прошлого. Есть следы того, что он просматривал написанное и по крайней мере два раза вносил незначительные поправки. Таким образом, под наиболее свежим впечатлением занесены только события 1863 и 1864 годов из жизни старца.
Пользоваться «Записками» надлежит очень осторожно и доверять их сведениям нельзя. Хромов в своих «Записках» задается целью убедить читателя в святости и праведной жизни Федора Козьмича; неудивительно, что из 105 параграфов «Записок» более половины их (61) посвящены описанию чудес и прозорливости старца, при крайней скудости данных о личности самого Козьмича. Так, говорится о чудесном благоухании в келье старца и от его вещей, портрета, губки, коей обмывали его мертвое тело, от его могилы и т. д. По ночам в запертой келье появлялся таинственный свет, огонь, горящая свеча, слышалось пение. Однажды (еще при жизни старца) видели, как будто отверзлось небо над его кельей и «воссиял необыкновенный свет». Некая Фекла уверяла Хромова, что в церкви она видела, как у старца сделалось «необыкновенно светлое» лицо и лучи от него осветили всю церковь, и т. д.
Всего более случаев исцелений от весьма разнообразных болезней. Болит ли голова, зубы, простужено горло — Хромов обращается с молитвой к старцу. И целебное действие оказывает одна из вещей Федора Козьмича, а чаще всего вода, в которую опускался «зубок великого старца», или вода, накоплявшаяся в подвале его келии. Можно было также полить водой на портрет старца, и она от того приобретала те же целебные качества. Хромов настолько проникается верой в чудодейственную силу своей аптеки, что даже «избитому пулями» доктору Скавинскому хотел «дать с зубка великого старца воды, но счел это не совсем удобным, и доктор вероисповедания католического, — чтобы не сочли за какую-нибудь другую вещь». В 1868 году будучи в Петербурге, Хромов заболел: «начали пухнуть ноги и в животе стало бурчать». Он прибегнул к испытанному средству и выпил воды «с зубка великого старца». «К вечеру открылся понос, — сообщает Хромов, — и длился до четырех дней, опухоль из меня вышла, и сделались ноги и живот по-прежнему». Изумленный этой переменой, он наивно удивляется «чудесам» великого старца и тому, «как скоро его молитвы за нас грешных доходят до Царя Небесного». Хромов рассказывает также, что подаренное старцем красное пасхальное яйцо источало миро. А в день смерти Федора Козьмича, в момент, «когда душа старца расставалась с телом», над кельей трижды взлетало огромное пламя, чему были свидетелями подъезжавшие к деревне кучер и горничная.
Наряду со своими наблюдениями он также заносит и чужие рассказы, плохо разбираясь в ценности и пригодности их для его цели. Расскажет вдова Акулина, что видела во сне старца Федора Козьмича «с крестом на груди и голубой лентой через плечо, а по обеим сторонам — два ангела» — Хромов записывает. Увидит Фекла, едучи с поля, как «корабль плыл по воздуху, на носу парус, а на корме два благословенных старца», — Хромов заносит и это, хотя и сознается, что сначала лишь «слегка» поверил странному рассказу.
Это изобилие чудесного решительно подрывает в глазах историка доверие к «Запискам» Хромова.
При своем особом умонастроении относительно старца Хромов готов был видеть в самых простых явлениях чудесное знамение. У него нет совершенно критического отношения к предмету, но пишет или заблуждается он, по-видимому, искренно. Утверждают, что, прославляя старца и отождествляя его с Александром I, Хромов преследовал корыстные интересы; ссылаются на то, что наследники делали даже негласные предложения о приобретении высокопоставленными лицами келии Федора Козьмича. Думаю, что этого недостаточно для сомнения в его искренности. Неясно также, какие корыстные расчеты могли быть у Хромова, человека и в 60-х годах еще достаточно богатого. Что он мог из них извлечь? Когда у томского губернатора запросили секретные сведения о купце Хромове (дело было в 90-х годах), то губернатор Ломачевский ответил шифрованной телеграммой следующее: «Купец Семен Хромов — уроженец Томска, где жил постоянно. Первоначально имел золотые прииски в Восточной Сибири, затем, продав их, занимался торговыми делами; был известен за честного человека, пользуясь всеобщим особенным уважением и вниманием; умер 29 апреля 1893 года на 80-м году от роду. Старец Федор Козьмич, отличавшийся строгим монашеским образом жизни, постоянно проживал у Хромова в устроенной для него келии».
Резюмируя оценку «Записок» Хромова, я думаю, что в основе своей сведения о личности Федора Козьмича не вымышлены, но так искажены тенденцией Хромова к прославлению старца, что полагаться на них нельзя.
Какой же материал остается исследователю, кроме «Записок» Хромова? Остаются досужие, причем непроверенные рассказы и предания лиц, знавших старца по Сибири. Некоторые из них, наиболее характерные и интересные, уже приведены. Что в них очень малодостоверного, можно показать на примере. Любимый рассказ сибирских почитателей старца — о том, как великий князь Михаил Павлович приезжал (неизвестно куда и когда) в острог к Федору Козьмичу. Излагается это событие следующим образом. «Сам старец сообщил о себе, что когда он скрылся из своего первоначального жилища, то его стали разыскивать и, поймав, представили начальству, но он, воспользовавшись каким-то случаем, бежал. Находясь с двумя товарищами в одном городе, он признан был за «великого человека», снова был взят с своими спутниками и посажен в острог: но так как начальство никакой вины ни за ним, ни за его товарищами не нашло, то и предложило им выйти на свободу. Спутники его согласились на это и были из тюрьмы выпущены, но старец не согласился и остался в остроге. Об этом дано было знать императору Николаю Павловичу, и по его распоряжению в тот город был послан секретно великий князь Михаил Павлович, который по приезде отправился к Федору Козьмичу в тюрьму и, рассердившись, по своему горячему нраву, хотел за это строго наказать власти, но старец уговорил великого князя оставить дело без последствий и просил только, чтоб его осудили в Сибирь на поселение под именем Федора Козьмича. Просьба старца была исполнена».
Судя по концу рассказа, весь эпизод надо относить к аресту Федора Козьмича в Красноуфимске, но, согласно приведенной мною официальной справке из тюменского архива, задержан был старец не с «двумя товарищами», а один; начальство вовсе не «предложило им выйти на свободу», не найдя «никакой вины», а, напротив, за бродяжничество наказало старца плетьми и затем выслало в Сибирь на поселение, и не по просьбе старца, а по приговору суда. Приезд Михаила Павловича совсем уже фантастичен: мыслимо ли думать, что столь дальний путь (да еще при тех условиях передвижения) от Петербурга до Красноуфимска не оставил бы по себе никаких следов!
