Дохристианское происхождение белозерских дольменов не вызывает сомнений. Значит, в данном случае, как обычно, произошло соединение древних верований и их христианского истолкования. Комплекс Перуна и предания о Георгии Победоносце, образ Мокоши и святой Параскевы-Пятницы, — примеров множество. Какие же божества, почитавшиеся в Белозерье, трансформировались в трех святых дев и их мудрую мать?
Если обратиться к связанной с дольменами мифологии других народов, обращает на себя внимание нередкая приуроченность таких преданий к образу Божественных Прях, которых порой оказывается именно три. Засвидетельствованы такие предания в регионах по преимуществу кельтских, или кельтиберских. На Пиренейском полуострове, в Басконии, в Галлии, Бретани и Британии записаны легенды, согласно которым могущественные феи за одну ночь или одно утро воздвигали мегалитические сооружения, занимаясь прядением и одновременно играючи перенося и устанавливая на место тяжелые плиты дольменов. В бретонском фольклоре есть предания о дольменах как о жилищах фей-ткачих. Некоторые сюжеты трансформировались под воздействием христианства, и в качестве Божественной Пряхи в них выступает Богоматерь
.
Корректно ли привлекать кельтские и баскские сюжеты, при всем их архаизме, для осмысления памятников Русского Севера? Вероятно, да, — поскольку и в русском фольклоре, в заговорных текстах (также чрезвычайно архаичных) есть образы не только схожие с кельтскими (или протокельтскими), но и разработанные более детально, лучше сохранившие, в совокупности вариантов, исходный прототип, причем вписанный в отчетливый космологический контекст.
Вот характерные примеры. «На море, на Океане, на белом камне сидят три девицы, родныя сестрицы. Пряли пряжу шелковую, зашивали рану кровавую…» «На море на Окияне, на острове на Буяне стоит светлица, во светлице три девицы: первая девица иголочки держит, другая девица ниточки делает, а третья девица рану зашивает…» «На горе, горице, сидели три девицы, пряли тонкия нитицы…»
Остров в Океане, священный камень или гора на нем, — это универсальные признаки мифологического Центра Мира, сакрального земного Полюса. Светлица же (варианты: каленая изба, изба таволоженная), утвержденная на вершине этой горы или на камне, — бесспорный коррелят святилища: протохрама, в качестве которого может выступать и дольменообразная структура. Таким образом, русская светлица Божественных Прях типологически аналогична дольмену — обители фей в друидической традиции.
Количество прядущих дев в русских заговорах варьируется. Чаще всего дева — одна, но их может быть и 12 (цитированный сборник, № 290), и «тридевять три» (№ 291). Есть и вариант, в точности соответствующий нашему белозерскому мотиву: «На море на Океане, на острове на Буяне сидит баба на камне, у бабы три дочери: первая с огнем, вторая с полымем, третья руду (т. е. кровь. — Е.Л.) заговаривает…» (№ 295). Примечательно, что здесь три девы властвуют над стихией огня; существует вариант заговора, в котором они повелевают стихией воды: «…На том камне сидят три девицы, прекрасныя мастерицы, в руках держат пяльцы, вся реки, вся источники, вся ручныя раны зашивают…» (№ 289).
Статус Божественных Прях (Пряхи) в дохристианском пантеоне, по-видимому, был исключительно высок. Об этом говорит тот факт, что в христианизированных (хотя и весьма поверхностно) заговорах этот образ заменяется образом Богоматери: «На море на Окияне, на острове на Буяне лежит бел-горюч камень. На сем камне стоит изба таволоженная, стоит стол престольный. На сем столе сидит красна девица. Не девица сие есть, а Мать Пресвятая Богородица. Шьет она, вышивает золотой иглой, ниткой шелковою…» (№ 297). Причем в основе своей этот мотив чрезвычайно архаичен, что подтверждается таким текстом: «… На море на Окияне, на острове на Кургане стоит белая береза, вниз ветвями, вверх кореньями; на той на березе Мать Пресвятая Богородица шелковыя нитки мотает, кровавыя раны зашивает…» (№ 298). Самое удивительное тут даже не образ «Древа вверх корнями», находящий аналогии в священных книгах индуизма, а мотив Богини-Птицы на Мировом Древе, восходящий к палеолиту: это доказывается, в частности, сюжетикой сакрального искусства пещерных святилищ Западной Европы.
Три Божественные Пряхи русских заговоров, бесспорно, родственны индоевропейским богиням, прядущим нить судьбы. В скандинавской мифологии это норны. В «Старшей Эдде» («Речи Фафнира») говорится о многочисленных норнах, однако в «Прорицании вёльвы» и в «Младшей Эдде» названы три норны (Урд, Судьба, Верданди, Становление и Скульд, Долг), живущие у источника в корнях Мирового Древа; они опрыскивают его влагой из источника
(вспомним прядущих дев русского заговора, повелевающих водами). Древние греки говорили об одной, двух или трех (чаще всего трех) сестрах, богинях судьбы — мойрах (Лахесис, Дающая жребий, Клото, Прядущая и Атропос, Неотвратимая); Платон называет трех мойр дочерями богини Ананке (Необходимость), вращающей мировое веретено («Государство» X 617 b — e)
. Южным и западным славянам были известны три бессмертных сестры — суденицы, «нарекавшие» судьбу младенцу; вариант названия славянских богинь судьбы — орисницы, которых обычно бывает также три и которые иногда несут с собой прялки.
В индоевропейской традиции, как видим, прослеживается знакомая парадигма: три дочери богини, играющей чрезвычайно важную роль в картине мироздания; независимо от места богини Ананке в сравнительно позднем олимпийском пантеоне, можно сказать, что она вращает Ось Мира, то есть причастна сфере полярного символизма. Для нашего же исследования существенно, что параллели этим индоевропейским богиням обнаруживаются и в мифологии народа уральской языковой принадлежности — у саамов, коренных обитателей севера Восточной Европы, всего несколько веков назад живших и в Белозерском регионе. Богиня Маддер-Акка (Мать земли) у саамов наделяет телом душу новорожденного. Затем ему покровительствуют дочери Маддер-Акки: Укс-Акка (Дверная мать, она обитает под порогом двери), если ребенок — мальчик; Сар-Акка (Прядущая мать, покровительница родов), если девочка; Юкс-Акка (Мать лука) делает мальчика охотником. Если это не заимствованный у индоевропейцев (и трансформированный) образ богинь судьбы, то можно говорить о тетраде Матерей, предположительно восходящей к ностратической эпохе, субстратной по отношению к уральцам и индоевропейцам.
Перечень аналогий Великой Богине и трем ее проявлениям (эманациям, ипостасям и т. д.) можно продолжить, хотя другие корреляты будут уже не столь очевидны. Например, в сифианском гностицизме Восточного Средиземноморья первых веков н. э. Божественная Мать, Барбело, осуществляет свою функцию спасительницы и искупительницы мира посредством производной от нее триады Эонов. В валентинианском гностицизме среди Эонов Божественной Плеромы упоминаются Эоны, носящие имена Σοφία, Пίστις, Еλπίς, Аγάπη — София, Вера, Надежда, Любовь; вряд ли можно сомневаться, что существует какая-то связь между этими гностическими теонимами и текстом жития четырех святых мучениц, живших, по преданию, во II веке. Допустить субстратный пласт древних религиозных представлений можно и для Средиземноморья раннехристианской эпохи, хотя тут мы вступаем в область труднодоказуемых многоступенчатых допущений.
