Стремление «военной партии» в турецком правительстве закрепить это положение, доказать его обоснованность и сыграли значительную роль в инициировании кризиса в расчете на безусловный успех.
В целом большинство исследователей, анализируя особенности процесса принятия решения, вызывающего кризис, рассматривают выбор того или иного курса как результат политической борьбы внутри правительства или между ведущими государственными ведомствами и учреждениями. Соответственно любое национальное правительство представляется историками и политиками в конечном счете как арена сложного соперничества, а конкретное решение – как результат сделки между различными политическими фракциями.
Известный историк и политолог Г. Эллисон пишет: «В этом процессе в данный момент одна из групп, приверженная какому-либо курсу действий, одерживает верх над другими группами, отстаивающими другие альтернативы… Однако эти группы продолжают борьбу за принятие собственных альтернативных решений. Соответственно результат или, лучше сказать, результирующая представляет собой смесь конфликтных предпочтений и неравной политической власти различных индивидуумов и отличается от того, к чему стремились эти индивиды или группы. Во всяком случае, то, что движет этими «шахматными фигурами», – это не просто аргументы, которые обусловливают причину действия, или рутинные процедуры принятия решения, но скорее борьба за власть и умение протолкнуть решение одними и противодействие принятию подобного решения их оппонентами»
.
Активное внутриполитическое соперничество стало одной из основных причин ряда военно-политических кризисов «балансирования на грани войны», в том числе вьетнамо-кампучийского (1977–1978 гг.), ирако-сирийского (1976 г.), угандо-танзанийского (1979 г.), доминикано-венесуэльского (1960 г.), арабо-израильских (1967, 1973 гг.), индо-китайских( 1959–1960, 1962 гг.), ирако-иранских (1959–1960, 1969, 1980 гг.) и др.
Внутриполитическое соперничество влияет на возникновение кризиса, как правило, двумя путями.
Бюрократическая группа или политическая коалиция может инициировать конфронтацию с другим государством исходя из предположения, что это усилит ее внутриполитическое влияние и одновременно подорвет позиции основных оппонентов (подобная установка может проявиться и косвенным образом). Однако может быть спровоцирован кризис с другим государством политической борьбой за усиление влияния не преднамеренно, а в качестве побочного эффекта. Это обусловливается тем, что в процессе принятия решения отдельные политики, коалиции или другие бюрократические единицы руководствуются в своих действиях прежде всего ведомственными целями. Соответственно национально-государственный интерес определяется ими нередко в терминах частных или узковедомственных – в формулировках, нацеленных на увеличение, к примеру, их бюджетного финансирования или усиления влияния на процесс реализации политического курса. Если политические ставки при принятии решения крайне высоки или соперничество за влияние развивается особенно бескомпромиссно, политики могут чувствовать себя в меньшей мере связанными конституционными процедурами или поведенческими нормами. Это чаще всего происходит, когда соперничество за степень влияния внутри политической элиты отражает более масштабную социально-политическую борьбу в обществе. Тогда при решении внешнеполитических вопросов особое внимание уделяется их воздействию на соотношение политических сил в обществе и между соперничающими фракциями
.
Одним из ведущих мотивов развязывания кризиса может стать не только внутриполитическая нестабильность в целом, но и личная политическая уязвимость лидера государства, в силу шаткости своей позиции противостоять рискованным или недостаточно обоснованным аргументам, что могло привести к кризису в межгосударственных отношениях. Подобная ситуация в той или иной степени проявилась в Корейском (1950 г.), китайско-индийском (1962 г.), Карибском (1962 г.), арабо-израильском (1967 г.) и других военно-политических кризисах.
Корейский (1950 г.) и китайско-индийский (1962 г.) кризисы представляют собой характерные примеры того, как государственные лидеры оказывались не в состоянии противостоять требованиям возбужденного общественного мнения, давлению внутриполитической оппозиции и были вынуждены избрать конфронтационный внешнеполитический курс.
В корейском случае президент Г. Трумэн и госсекретарь З. Ачесон, уязвимые перед обвинениями в том, что они якобы позволили распространиться коммунизму в Азии, предполагали, что война с Китаем будет для них предпочтительней внутриполитических последствий отказа санкционировать настойчивое стремление генерала Д. Макартура объединить Корею военным путем
.
Для Д. Неру схожая проблема была во многом обусловлена его собственными внутриполитическими просчетами. В свое время он сам согласился активизировать антикитайскую пропагандистскую компанию, которая в конечном счете возбудила индийское общественное мнение в отношении пограничных споров с Китаем. Когда китайцы отказались уступить требованиям Дели, Неру был вынужден продолжать конфронтационную политику уже во многом вследствие мощного и самодовлеющего влияния общественного мнения и внутриполитической оппозиции в стране
.
Характерен в этом отношении военно-политический курс Египта в отношении Израиля в 1967 г. Г. Насер добился лидирующей позиции в арабском мире во многом в результате активной борьбы против Израиля и бывших колониальных держав. Однако его политика встречала сопротивление консервативных арабских государств, опасавшихся внутриполитических волнений в собственных странах под лозунгами борьбы с Израилем. С другой стороны позиция Насера не вызывала особого одобрения и у руководителей палестинского движения, которые, напротив, стремились подтолкнуть его к войне с Израилем. Руководство ООП, также как и их радикальные союзники в Сирии и Ираке, обвиняли Насера в излишней уступчивости, проявлявшейся, в частности, в продолжавшемся пребывании на египетской территории миротворческих сил ООН (ЮНЕФ), которое, по их мнению, было выгодно прежде всего Израилю. Насер стал особенно уязвим перед подобной критикой, когда оказался не в состоянии адекватно отреагировать на рейды возмездия, осуществленные Израилем на территорию Иордании и Сирии.
Большинство историков пришло к выводу о том, что снижавшееся влияние Насера на Ближнем Востоке, сопряженное также с экономическими и внутриполитическими трудностями в Египте, заставило его активно действовать в мае и июне 1967 г. в ответ на информацию сирийского руководства о якобы готовящемся нападении Израиля. Так, специалист по ближневосточным кризисам М. Бречер по этому поводу писал: «…Изоляция египетского лидера (в арабском мире. – Авт.) возросла, и в этих условиях он стал рассматривать удаление ЮНЕФ с египетской территории как необходимый шаг для восстановления своей лидирующей позиции в арабском мире. Этот шаг 16 мая 1967 г. вызвал кризис, завершившийся шестидневной войной»
.
Наиболее важная внешняя угроза, нередко заставляющая лидеров государства балансировать на грани войны, – ожидание политиками скорого и серьезного изменения в балансе межгосударственных сил, прежде всего военных, в пользу оппонента. Кризис в подобной ситуации рассматривается в качестве силового ответа на эту неизбежную опасность, как средство предотвратить подобное смещение в балансе сил до того, как возможности и время для этого будут упущены. Характерным примером является Карибский кризис. Однако нельзя утверждать, что большинство подобных кризисов обусловливается только военно-стратегическими или внутриполитическими обстоятельствами. Как правило, в механизме их возникновения переплетаются несколько мотивов, взаимно усиливающих друг друга. В целом механизм возникновения кризисов «балансирования на грани войны» предполагает как наличие серьезных мотивов, так и оценку собственных возможностей для реализации поставленных целей, что выражается в поиске наиболее уязвимого для оппонента обязательства и снижения тем самым возможного риска, причем угроза этому обязательству должна быть достоверной.
