Как вспоминал впоследствии другой сподвижник Тито, М. Пьяде, «болгары хотели иметь такую федерацию, в которой бы и Болгария, и Югославия были представлены каждая как одно целое. Все бы строилось на паритетной основе. И в правительстве, и в парламенте представительство было бы равным, т.е. половина болгар и половина югославов». Тито этот вариант не устраивал. Он исходил из другой политической формулы. По его мнению, раз в состав Югославии входили шесть федеративных республик (Сербия, Черногория, Хорватия, Словения, Македония, а также Босния и Герцеговина), то объединение должно было произойти по семичленному принципу: 6 югославских республик плюс Болгария. Формально все республики были бы равноправными, однако фактически Белград имел бы доминирующее положение. В конце января 1945 г. эти вопросы стали предметом трудных и острых переговоров в Москве, куда прибыли представители Югославии и Болгарии. Представителей обеих стран принимал сам Сталин. Однако переговоры не привели к устранению разногласий сторон по поводу структуры федерации: каждая из сторон осталась на своей позиции.
Тем временем в процесс государственного строительства на Балканах вмешалась Великобритания, которая наряду с СССР и США являлась членом Союзной контрольной комиссии в Болгарии. Когда в Лондоне узнали о ведущихся между Югославией и Болгарией переговорах, то не преминули выступить с резким протестом. 26 января 1945 г. Великобритания, ссылаясь на сохраняющийся до подписания мирного договора статус Болгарии как страны, воевавшей до сентября 1944 г. на стороне стран «оси», заявила, что «не одобрит создания федерации или конфедерации только между Болгарией и Югославией».
Однако для Сталина идея федерации была слишком привлекательной, чтобы так просто от нее отказаться.
Во время встречи с Тито в мае – июне 1946 г. Сталин вновь поднял вопрос об объединении балканских стран в «единый фронт» с СССР. Первоочередной необходимостью он считал создание единого государства для Югославии, Албании и Болгарии.
Тито выразил согласие принять в Федерацию Албанию, но с Болгарией, заметил он, «ничего не выйдет». Сталин бросил жесткую реплику: «Это нужно сделать», – и продолжал настаивать: «На первых порах можно ограничиться пактом о дружбе и взаимной помощи, а по существу делать нужно больше». Тито промолчал. Для осторожной позиции Тито по этому щекотливому вопросу были основания.
С албанцам и, в отличие от Болгарии, у Бел града сложились доверительные отношения. Еще со времен войны КПЮ стала играть по отношению к созданной в 1941 г. компартии Албании попечительскую роль, которая сохранилась и после прихода к власти в этих странах коммунистов. Югославии еще 28 апреля 1945 г. первой признала народное правительство Албании. А 9 июня 1946 г., сразу после московских переговоров Тито, между Югославией и Албанией был подписан Договор о дружбе и взаимопомощи. В соответствии с этим договором Югославия взяла на себя международно-правовое обязательство защищать независимость Албании. В рамках этого договора по просьбе правительства Албании Югославия приняла решение направить в южную часть соседней страны еще одну дивизию в дополнение к уже находившемуся там авиаполку для защиты албано-греческой границы. Эти действия не замедлили вызвать протест на Западе.
Сталин воспринял происходящее болезненно, как еще один, не слишком подходящий повод для усиления конфронтации с Западом. Недовольство советского вождя было вызвано и тем, что решение вновь было принято без предварительного согласования с Москвой. Сталин на этот раз не принял объяснений Белграда о том, что войска оказались там для защиты Албании от греческих «монархо-фашистов». Молотов в своей телеграмме пригрозил ни больше ни меньше как официальным разрывом отношений между двумя странами.
Несколько смягчил Сталина лишь приезд в Москву албанского лидера Ходжи
. Первая встреча Э. Ходжи с кремлевским лидером состоялась в июле 1947 г. Гостя поразило все: и просторы кабинета, и мягкая обходительность хозяина, и категоричность его суждений. Особый восторг албанского лидера вызвало решение Сталина предоставить Тиране все вооружение бесплатно.
Вскоре появился новый повод для взаимного недовольства между Москвой и Белградом. Столкнувшись с усилившимся давлением Запада и неуступчивостью Тито, Сталин был вынужден пойти на компромисс в отношении федеративного проекта. Он был готов, не отказываясь от идеи федерации, вначале удовлетвориться заключением мирного договора между Югославией и Болгарией, но не оглашать его официально до тех пор, пока не отпадут все ограничения, связанные с Болгарией.
С учетом этого Г. Димитров и И. Тито решили не предавать гласности текст Договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи между Югославией и Болгарией, согласованного ими в ходе проходивших в Белграде с 30 июля по 1 августа 1947 г. переговоров. Однако в официальном протоколе об итогах переговоров был обнародован факт согласования Договора.
В августе 1947 г. Сталин раздраженно заявил Тито, что фактическое парафирование без ведома СССР югославско-болгарского договора до вступления в силу мирного договора с Болгарией он считает «недопустимым забеганием вперед», могущим спровоцировать «империалистическую реакцию».
На фоне ухудшающихся отношений с Тито Сталин не только остыл к идее создания социалистической федерации, но и переменил свое отношение на противоположное: ему ни к чему был европейский конкурент в лице усиленной, федеративной Югославии.
В этой обстановке роль искры в назревающем конфликте сыграла знаменитая пресс-конференция Димитрова в январе 1948 г. Болгарский руководитель находился в тот момент в Бухаресте, где его принимали не просто торжественно, а с триумфом. Он прибыл в Румынию для подписания Договора о дружбе между двумя странами. На обратном пути Димитров дал пресс-конференцию журналистам, на которой назвал вопрос федеративного объединения восточноевропейских социалистических стран «несвоевременным», но тут же поспешил добавить: «Когда вопрос созреет, а это, безусловно, будет, наши народы, страны народной демократии (Румыния, Болгария, Югославия, Албания!) решат его. Им надлежит решить, что это будет – федерация или конфедерация, когда и как она будет создана. Можно сказать, что то, что делают сейчас наши народы, в значительной мере облегчает разрешение этого вопроса в будущем»
.
Г. Димитров имел за своими плечами огромный политический опыт; он не мог не понимать, что выступает с инициативой колоссально важной и одновременно чрезвычайно рискованной. Он прекрасно понимал, что реализация проекта создания федерации весьма проблематична – слишком различны народы, которые в ней предлагалось объединить. Такая идея уже была в старой программе Коминтерна, но касалась она лишь Балканского полуострова
. Димитров сознавал, сколь «несвоевременными» были условия для такой федерации. И все же он выдвинул свою идею, предложив участвовать в ее реализации всем восточноевропейским странам в равной степени, исключая СССР. Более того, к своему проекту он добавил также программу тесной экономической интеграции. Это была совершенно новая концепция. И вновь она была высказана без предварительных консультаций с советскими руководителями, без предварительного одобрения Кремля.
