Эти «вина» превосходили свои оригиналы преимущественно крепостью и своеобразным букетом, который, однако, вполне устраивал российских обывателей, привыкших пить по принципу «было б мокро да в горле першило».
С таким вином плохие шутки,
Но к счастью, милостивый Бог
Нам дал луженые желудки,
Чтобы его пить каждый мог, —
писал еще в начале XIX века баснописец А. Е. Измайлов. Изготовление низкопробных суррогатов (вероятно, не уступавших современным дешевым крепленым винам или импортируемым подделкам), похоже, никем не преследовалось, несмотря на принятый еще в 1825 году закон о запрещении «подделок иностранного вина и составлении искусственных вин».
На протяжении столетия ситуация едва ли изменилась к лучшему, несмотря на то, что виноделы были освобождены от акциза и получили право на беспатентную торговлю в местах выделки вина. Однако результата эти меры не дали. Проведенная в 90-х годах экспертами Министерства финансов проверка образцов продукции со всех концов России показала, что меньше 10 процентов ассортимента являются настоящими виноградными винами — все остальное было подделками, каковые изготавливали даже самые солидные фирмы. В самом Петербурге и в начале XX столетия свободно торговали «ананасным вином» по 40 копеек за бутылку. Первый же закон о фальсификации вин разрабатывался около 15 лет и появился в России только в 1914 году.
Пожалуй, только знаменитый винодел князь Лев Сергеевич Голицын искренне стремился приучить соотечественников к хорошему вину. Он организовал в своем крымском имении-заводе «Новый свет» выделку первоклассного русского шампанского, которое в 1900 году получило Гран-при на конкурсе на родине этого напитка — во Франции. Продукцию своего завода — натуральные вина — князь продавал в столицах по доступным ценам: 25 копеек за бутылку. Выступал за развитие отечественного виноделия и Д. И. Менделеев. В своих официальных записках (в качестве члена комиссии по улучшению русского виноделия) он указывал на возможность создания в южных областях России прекрасных вин, способных не только завоевать внутренний рынок, но и успешно соперничать с продукцией традиционных винодельческих стран{69}.
Однако шампанское Голицына и вина царских «удельных заводов» (Массандра, Абрау-Дюрсо) были знакомы лишь немногим знатокам. Министерство финансов, не получавшее акцизных доходов с вина, не было особенно заинтересовано в распространении продукции виноделов. Кроме того, по свидетельству двоюродного дяди Николая II, великого князя Александра Михайловича, чиновники Министерства уделов не стремились рекламировать эти вина, так как опасались, «что это может вызвать неудовольствие во Франции». Ведь Россия была связана конвенциями о режиме наибольшего благоприятствования в торговле со всеми основными винодельческими странами, прежде всего — со своей основной союзницей Францией. Конвенционный таможенный тариф предоставлял льготы для российских коммерческих партнеров, которым, таким образом, было выгодно ввозить французское шампанское и другие вина{70}.
Что же касается водки, то техническая революция имела не только положительные последствия. Заводчики, преимущественно из западных губерний, перешли на более дешевое сырье — картофель, что стало причиной ухудшения качества водки. Полицейские сводки отразили резкое увеличение смертей от отравления алкоголем; ведь в пореформенной России один врач приходился на несколько тысяч человек, а один кабак — на 300—700 человек. Бесконтрольность рецептуры на частных заводах и практическое отсутствие медицинского контроля привели к небывалой ранее фальсификации спиртных напитков, предназначавшихся для массового потребителя в городе и деревне. Заводчики не соблюдали рекомендованную в 1868 году крепость водки в 40°.
По авторитетному мнению В. В. Похлебкина, «если хлебный спирт может быть при помощи коагуляторов и фильтров совершенно освобожден от вредных примесей, то освободить от них картофельный спирт, особенно при промышленном производстве, практически невозможно. Даже научная химия, как подчеркивали неоднократно ученые, не в состоянии путем только лишь дистилляции отделить сивушные масла от картофельного спирта. Можно пытаться устранить или заглушить сивушный запах различными хитроумными приемами фальсификации, однако потребитель все равно распознает, хотя и с опозданием, по отвратительной тяжести в голове, с чем он имеет дело — с настоящей хлебной или картофельной водкой»{71}.
Утверждение «монопольки»
Потребление спиртного росло постоянно. По данным статистики, на водку было «народом издержано в 1863 году более чем на 300 миллионов против 1862 года». Новые кабатчики, нередко сами вчерашние крестьяне, в погоне за прибылью очень быстро стали воспроизводить худшие традиции прежней откупной системы: обмер и обсчет «питухов», пересортицу, продажу в долг и под заклад имущества, добавление различных примесей.
С точки зрения экономической эффективности питейная реформа себя как будто оправдала; во всяком случае, казенные поступления за период существования акцизной системы росли, увеличившись более чем в два раза — с 126 700 тысяч рублей в 1865 году до 269 400 тысяч рублей к 1894 году, устойчиво составляя при этом около трети государственного бюджета{72}.
Один из заводчиков, пожелавший остаться неизвестным, цинично заявлял: «Много мы положили труда в это дело, нелегко удалось приучить к пьянству и разорить их, но в конце концов труды наши окупались с лихвой»{73}. Успехи такого рода были настолько очевидными, что почти сразу за объявлением свободы винокурения пришлось принимать сдерживавшие лихих предпринимателей и кабатчиков меры. Назовем только некоторые из них.
В 1864 году было запрещено торговать спиртным в молочных и фруктовых лавочках; в 1866 году — во время сырной (масленичной) и святой недели; сиделец в трактир или винную лавку назначался отныне только с одобрения сельского общества. Для простого хлебного вина в 1868 году была установлена обязательная крепость в 40°; запрещена торговля спиртным во время совершения литургии в церквах и в праздничные дни. В 1873 году был повышен патентный сбор на право открытия питейных заведений и введен запрет на открытие временных «выставок» на ярмарках и базарах. Кабатчики с 1874 года должны были получать разрешение сельских обществ на открытие кабаков; в 1876 году аналогичные права контроля над питейными заведениями получили городские думы. Семь раз повышались акцизные сборы (с 4 до 10 копеек за градус). Указом 1878 года были введены правила наклейки особых казенных бумажек-бандеролей на каждую выпущенную с водочного завода бутылку.
Однако все эти попытки уже никак не могли остановить поток питейной продукции. На них винокуры и кабатчики отвечали изобретением «разных отступлений, торговых обманов и безакцизных хищений». При попустительстве чиновников акцизного надзора хозяева обходили самые совершенные по тем временам «контрольные снаряды» — измерители и отпускали «летучие транспорты» с неучтенным спиртом. На винокуренных заводах служащим сверх оклада жалованья назначалась твердая такса за каждое безакцизное ведро спирта: управляющему и винокуру по 15 копеек, подвальному — 10 копеек, на контору и разных служащих мелкого ранга — 10 копеек. Да и «благодарное» население, вместо того чтобы, имея под рукой дешевое вино, пить его меньше, как того ожидали инициаторы реформы, стало потреблять спиртные напитки неумеренно, благо количество кабаков резко увеличилось.
