Радиоигры с немецкой разведкой. Операции «Монастырь» и «Березино»
О радиоиграх с немецкой разведкой в годы войны написано достаточно много, правда, без особых подробностей. В войне в эфире советские органы безопасности одержали убедительную победу. Одно из свидетельств этого — ликвидация тех радиостанций и агентов, которых забрасывали немцы в наш тыл во время войны. Причем агентов-радистов в СССР забрасывала не только Германия, но и Финляндия, Польша, Румыния, Венгрия, Япония. Например, разведывательными органами Германии переправлено через фронт 945 агентурных радиостанций. Мы задержали 556. Финны — 54, задержано 28. Польша (Армия Крайова) оставила и перебросила в тыл Красной Армии 54 агентурные радиостанции, из которых задержано 29. Румыния — 4, задержано — 3. Венгрия — 15, держано 12. Япония — 3, все задержаны.
О всех перебросках радиоагентуры в советский тыл, отдел «Б» НКГБ СССР своевременно информировал руководство НКГБ, НКВД и СМЕРШ. А с 1943 года отдел «Б» составлял месячные сводки о переброске радиоагентуры. Сводки направлялись в контрразведывательное транспортное управления НКГБ СССР, а также в Главное управление контрразведки «Смерш» НКО СССР.
Наши успехи были обусловлены не только достижениями в оперативно-агентурной работе, но и эффективными, умелыми действиями нашей радиоконтрразведывательной службы. Еще в предвоенный период значительно улучшилась работа по совершенствованию методов радионаблюдения. В феврале 1941 года задачи радиоконтрразведки были возложены на 4-й спецотдел НКГБ. По линии радиоконтрразведки получили сильное развитие следующие направления работы: контрольно-отслеживающие мероприятия; оперативно-розыскные-действия; дешифровальная работа. В мае 1943 года меры по руководству радиоконтрразведкой были возложены на 3-е отделение отдела «Б» НКГБ СССР, которое возглавил заместитель начальника этого отдела, позднее ставший его начальником полковник госбезопасности В. М. Блиндерман. Его заместителем был подполковник Е. С. Анцелович.
Масштабная война в эфире была начата нами в 1942 году. После санкции в мае 1942 года Ставки Верховного Главнокомандования началось использование немецких радиостанций в целях дезинформации противника. Сначала мы подключили к этому делу свыше 70 радиостанций из более чем 200. Затем в силу ряда причин значительная часть радиостанций была выведена из игры.
Необходимо подчеркнуть, что в самый критический неблагоприятный для нас период боевых действий 1942 году по утвержденным Ставкой планам, а позднее указаниям начальника Генерального штаба А. Василевского в целях дезинформации противника проводилась си тематическое выявление ложных группировок Красной Армии и усиленных перебросок в ложных направлениях наших войсковых резервов и техники.
Противник заглотнул летом и осенью 1942 года канун нашего переломного контрнаступления под Сталинградом ложные данные о группировках 250 стрелковых дивизий, трех танковых армий, шести танковых корпусов, трех армейских штабов и т. п. Этой дезинформации немцы верили. Дорожили своими источниками и перебросили только в 1942 году для связи с перевербованными нами радистами 15 агентов-связников с документами, деньгами и батареями для радиостанций.
В апреле 1943 года вопрос о дальнейшем использовании захваченных немецких радиостанций был рассмотрен Ставкой Верховного Главнокомандования. Этому Предшествовало специальное совещание руководителей разведки и контрразведки НКГБ и военной контрразведки СМЕРШ под председательством Л. Берии. К этому Времени радиоигру с противником вели 17 станций — в Москве, Люберцах, Горьком, Вологде, Куйбышеве, Новосибирске, Свердловске, Уфе, Ярославле и других городах.
Наиболее крупными по значению радиоиграми были операции «Березино» и «Монастырь». Первоначально операция «Монастырь» разрабатывалась нашей группой И Секретно-политическим управлением НКВД, а затем с июля 1941 года в тесном взаимодействии с ГРУ. Целью операции «Монастырь» являлось наше проникновение в агентурную сеть абвера, действовавшую на территории Советского Союза. Для этого мы создали прогерманскую антисоветскую организацию, ищущую контакты с германским верховным командованием. Несмотря на основательные чистки 20-х и 30-х годов, многие представители русской аристократии остались в живых, а некоторые стали нашими важными осведомителями и агентами.
Анализируя материалы и состав агентуры, предоставленной в наше распоряжение контрразведкой НКВД, мы решили использовать в качестве приманки некоего Глебова, бывшего предводителя дворянского собрания Нижнего Новгорода. К тому времени Глебову было уже за семьдесят. Этот человек пользовался известностью в кругах бывшей аристократии: именно он приветствовал в Костроме в 1915 году царскую семью по случаю торжественного празднования 300-летия Дома Романовых. Жена Глебова была своим человеком при дворе последней российской императрицы Александры Федоровны. Словом, из всех оставшихся в живых представителей русской знати Глебов показался нам наилучшей кандидатурой.
В июле 1941 года он, почти нищий, ютился в Новодевичьем монастыре.
Конечно, никаких, даже самых элементарных азов разведывательной работы он не знал. Наш план состоял в том, чтобы Глебов и второй человек, также знатного рода (это был наш агент), заручились доверием немцев. Наш агент — Александр Демьянов («Гейне») и его жена, тоже агент НКВД, посетили церковь Новодевичьего монастыря под предлогом получить благословение перед отправкой Александра на фронт в кавалерийскую часть. Большинство служителей монастыря были тайными осведомителями НКВД. Во время посещения церкви Демьянов познакомили с Глебовым. Между ними завязались сердечные отношения; Демьянов проявлял жадный интерес истории России, а у Глебова была ностальгия по прошлым временам. Глебов дорожил обществом своего нового друга, а тот стал приводить на встречи с ним других людей, симпатизировавших Глебову и жаждавших с ним поближе познакомиться. Это были либо доверенные лица НКВД, либо оперативные сотрудники. Каждую из таких встреч организовывал Маклярский, лично руководивший агентом Демьяновым.
Александр Демьянов действительно принадлежал знатному роду: его прадед Головатый был первым атаманом кубанского казачества, а отец, офицер царской армии, пал смертью храбрых в 1915 году. Дядя Демьянова, младший брат его отца, был начальником контрразведки белогвардейцев на Северном Кавказе. Схваченный чекистами, он скончался от тифа по пути в Москву. Мать Александра, выпускница Бестужевских курсов, признанная красавица в Санкт-Петербурге, пользовалась широкой известностью в аристократических кругах бывшей столицы. Она получила и отвергла несколько приглашений эмигрировать во Францию. Ее лично знал генерал Улагай, один из лидеров белогвардейской эмиграции, активно сотрудничавший с немцами с 1941 по 1945 год. Детство самого Александра было омрачено картинами террора как белого, так и красного, которые ему пришлось наблюдать во время Гражданской войны, когда его дядя сражался под командованием Улагая.
После того как мать отказалась эмигрировать, они возвратились в Петроград, где Демьянов работал электриком: его исключили из Политехнического, куда он поступил; умолчав о своем прошлом (получить высшее техническое образование ему в то время было невозможно из-за непролетарского происхождения). В 1929 году ГПУ Ленинграда по доносу его друга Терновского арестовало Александра за незаконное хранение оружия и антисоветскую Пропаганду. На самом деле пистолет был подброшен. В результате проведенной акции Александр был принужден к негласному сотрудничеству с ГПУ. Благодаря происхождению его нацелили на разработку связей оставшихся в СССР дворян с зарубежной белой эмиграцией и пресечение терактов. Кстати, в 1927 году Александр был свидетелем взрыва Дома политпросвещения белыми террористами в Ленинграде. Александр стал работать на нас, используя семейные связи.
