— Подождите! Это я юбиляр! Мошенник украл мой подарок! — закричал оказавшийся не таким уж и скромным юбиляр из глубины зала.
Морской с Колей, на ходу разламывая макет и извлекая из него папку, со всех ног бежали по коридору к центральному входу. При виде них, не совсем понимая, что кричат бегущие следом гости, дежурная растерянно подскочила.
— Простите-извините! — в сердцах выпалил Морской, вываливая ей на стол остатки макета и стараясь придать им хоть сколько-то приличный вид. — Все вернул, вот видите. Перепутал ДК. Решил, что это про меня говорят. Так похоже описывали!
— Идемте! — Коля схватил Морского за воротник и выволок на улицу. — Папка у нас! Бегом! А то сейчас бить будут!
Улюлюканье нагоняющей хулиганов толпы заглушил визг тормозов знакомого авто.
— Палыч! Вот это вовремя! Спасибо! — Морской и Коля практически на ходу запрыгнули в салон.
— Решил, прошмыгнусь-ка быстренько, гляну, как вы тут празднуете. Подвеска-подвеской, а если вас из милицейского участка забирать, как товарищ Морской пророчил, то я домой за полночь попаду. Мне такого добра не надобно…
* * *
— Там в ящике Нино́ лежало еще много всяких штучек, но я решила, что нас интересует только папка, — в который раз оправдывалась Света.
— Да мы и сами только папку взяли, — успокаивал Николай. — Видимо, это и есть то, что нам хотела показать ваша Нино́.
— Очень на нее похоже! — констатировал Морской. — Сломав мозги, разгадай место, потом, рискуя свободой и репутацией, раздобудь два письма и фотографии, прочти их, рассмотри и ломай мозги снова, чтобы понять, зачем их тебе показали.
Содержимое обеих папок было рассмотрено уже раз сто с тех пор, как троица собралась в штаб-квартире (точнее, в штаб-комнате, как уточняла скрупулезная Света, помнящая, что на кухне восседает бабушка Зисля, а за стеной с минуты на минуту появятся вернувшиеся с прогулки Соня с женихом). Но никакой ясности не наступало.
Морской снова начал перечитывать письмо из принесенной Светой папки.
«Милая Нина Ивановна!
Рада, что есть оказия передать весточку. Я, конечно, ужасно виновата: пишу только, когда появилась просьба. Но вы, как человек по-горьковски одержимый «сумасшедшим восторгом делания», конечно, поймете меня и сердиться не станете. А если и станете, то ненадолго. Помните, как вы сначала бранились на мои невозможные эскизы, а потом с легкостью все отшивали так, как никто другой никогда не смог бы?
Я вспоминаю те дни с большой теплотой.
Теперь о деле. Помните, в 1919 году я водила девочек Тальори в фотоателье? Сохранились ли у вас снимки? Мой архив канул в многочисленных переездах. Там были хорошие костюмы, и мне очень жаль терять эту память. Если можете, перефотографируйте ваши карточки в каком-нибудь хорошем ателье. Деньги я передам. А вдруг вам не нужны оригиналы фотокарточек? Тогда и в ателье идти не придется.
Ответное письмо и снимки передайте, пожалуйста, с этим же человеком. Он говорит, что намеревается вернуться в Москву как можно скорее, а люди его формации слов на ветер не бросают. Почтой не шлите — все пропадет зазря.
Очень вам заранее благодарна.
Окажетесь в наших краях, обязательно приходите в мой салон. Послушаем поэтов, поговорим о моде, поиграем в преферанс…
Выписанное витиеватым размашистым почерком письмо больше походило на украшенную причудливым узором открытку. Даже чернильная клякса после подписи смотрелась как пикантная мушка. Чувствовалась рука настоящего художника.
Морской несколько раз перечитал текст и снова переключился на фотокарточки. Света и Коля затаили дыхание за его спиной. Они явно ждали от Морского чуда, но чуда не происходило. Он понятия не имел, как все это связано с убийством Нино́.
На общем фото три совсем юные балерины (пожалуй, даже младше Ларочки) стояли, взявшись руками крест-накрест, в классической цепочке из «Лебединого озера». Все с кукольными улыбками смотрели вдаль и старательно тянули носочек согнутой ноги. На переднем плане, распластав расшитую растительным орнаментом юбку по всему переднему краю кадра, мечтательно склонив голову набок, полулежала девочка постарше. На остальных кадрах — крупным планом фрагменты той же юбки. На светлом кружевном фоне изящное сплетение темных цветов и листьев. Не слишком информативные фото, мягко говоря!
— Я знаю лишь одну харьковскую Варвару Каринскую — сестру издателя газеты «Утро», — снова попытался собраться с мыслями Морской. — Она работала у брата главным редактором и была весьма успешной, прогрессивной дамой. Мой отец водил знакомство с ее супругом и, если я не ошибаюсь, семейство Каринских переехало в Москву еще году в 15-м. При чем тут фото 19 года, с костюмами и с просьбами к Нино́? Так, я сдаюсь! Нам срочно нужна Ирина. Она занималась в студии мадам Тальори, значит, если не будет вредничать, хотя бы расскажет, кто на этих снимках, и верно ли я идентифицирую Каринскую.
В этот момент в окно легонько постучали. Ирина собственной персоной! Едва дотягиваясь до стекла, она призывно махала свободной рукой, мол, выходите все ко мне. Кто знает, сколько времени Морской с Ириной пререкались бы, решая, кто к кому пойдет, но тут у Светы сдали нервы и она, резко приложив к стеклу фото балерин, закричала в форточку:
— Вы узнаете, кто на этом фото? Да? Есть и другие снимки, но я покажу их вам только внутри!
— Это Клава, моя подруга, — через пять минут Ирина, как ни в чем не бывало, рассматривала снимки в штаб-комнате. — Да вы же ее знаете, Морской! Не признали? Клава Шульженко. Она у нас в театре у Синельникова пела. Да так, что даже строгий Дунаевский был поражен. Жаль, что она уехала. Мы хорошо дружили. Сейчас она в Ленгосэстраде выступает. Солистка джаз-оркестра.
— Джаз-оркестра? — удивленным хором переспросили Света и Коля. — А… Это разве не запрещено?
Ирина с Морским коротко переглянулись и, проявив удивительное единомыслие, покровительственно заулыбались.
— Разрешено. А многим даже обязательно, — сказал Морской. — Когда все это кончится, — он показал на письма и фото, — мы с Ириной обязательно возьмем вас с собой на джаз-вечер. Все счастливые обладатели пристойных пластинок в этом городе периодически испытывают потребность похвастаться новинками. И начинается счастье! Не то чтобы это широко афишировалось, но нас точно позовут…
— Если не арестуют до того времени! — невпопад заявила Ирина и снова вернулась к снимкам. — Это младшие девочки. Ирочка Бугримова сейчас в цирке работает. Алена вышла замуж за какую-то шишку и давно уже исчезла с горизонта.
— А кроме вас, Ирина Санна, среди выпускников этой хореографической студии еще танцовщицы есть? — поинтересовалась Света, ни на что не намекая, но Ирина вспыхнула:
— Да вы с ума сошли! Это была лучшая студия в мире! Конечно, есть танцовщицы. Со мной училась Инна Герман! А вот эта малышка — Наташенька Дудинская, — Ирина показала на самую маленькую девочку с фото, — уже сейчас лучшая ученица Вагановой. Мадам Тальори потому и закрыла студию, что увезла свою дочь Наташеньку учиться в ленинградское училище. Настоящая фамилия мадам Тальори Дудинская. Она и сама училась в Ленинграде, но не в училище, дворянская семья была категорически против дочери-балерины, а на дому. Потом сбежала от родителей, гастролировала по всему миру, имела грандиознейший успех. А с появлением Наташеньки осела в Харькове и открыла балетную студию. Лучшую в городе. Единственную настоящую классическую. Владимир, подтвердите!
