С таким поворотом я мириться не собиралась. Асаф Михайлович — любимый артист товарища Сталина, ведущий танцор Большого театра, покровитель нашего харьковского театра и душа всего советского балета. Судьба его живо волнует всех граждан нашей страны. Я заявила N, что надо бросить эти грязные игры или я пойду на крайние меры и пожалуюсь, куда следует. В ответ звучали лишь угрозы и увещевания. Мне пришлось действовать.
Это письмо я пишу под копирку. Оригинал несу вам, в Общественную приемную Наркомата. Копию прячу в надежном месте, чтобы мое доверенное лицо могло найти его и предъявить суду, если N пустит угрозы в действие и меня арестуют за связь с Варварой Каринской раньше, чем Наркомат рассмотрит мое дело.
Я нарочно не несу это письмо ни в НКВД УССР, ни в ОГПУ, потому что лично знакома с парой человек оттуда, и могу сказать, что они настоящие болваны.
Хочу, чтобы мою судьбу решал компетентный человек, потому и избранный народным комиссаром, что заботится о людях и защищает их, а не просиживает штаны в учреждениях, растрачивая нервы народа на пустые формальности и ожидания».
15
Неожиданная развязка. Глава, в которой становится грустно
— Как-как? Мессерер Мордкину не ученик? Вот это номер! — Изучив все три письма, Илья, который отчего-то и так сегодня был непривычно весел, пришел в еще лучшее расположение духа. — Это как понимать, товарищ Морской? Я лично видел, что в твоей статье в «Ді Тромпете» написано «Мессерер — блестящий ученик студии Мордкина»! Ты что, выходит, обманул?
Представляя инспектору результаты расследования, члены группы — все как один — были готовы получить нагоняй за самостоятельность или за то, что сразу не рассказали про первые письма. Готовы были к страшному скандалу, мол, лучший танцор страны подвергся моральному покушению, а этого никто и не заметил… Веселья же и претензий к давней статье Морского никто не ожидал.
— Скорее недоговорил, чем обманул. Ученик студии, и ученик Мордкина это разные вещи, — оправдывался Морской. — «Ученик студии Мордкина» звучит эффектно, а читателю, прежде всего, нужно настроение. Я и не искал имя конкретного педагога или сведений о том, где был сам Мордкин в то время. Если каждый раз докапываться до таких подробностей, массу времени убьешь зря…
— А если не докапываться, как видишь, — убьешь массу людей. И тоже зря, — парировал инспектор. — Не думал бы преступник, что поймает товарища Мессерера на удочку этим письмом, не стал бы ничего требовать от Нино́…
— По-вашему, душитель изучал товарища Мессерера по моей статье?
— Иначе почему он, вторя вам, ошибся с педагогом? То-то! — Инспектор бодро подмигнул и зашагал по кабинету. — Но это хорошо! Теперь мы точно знаем, к кому он подбирался. Осталось понять, зачем все это было сделано, и, собственно, кто виноватый.
— Э… Так не говорят, — поморщилась Света. — «Кто виноват?» вы хотите спросить, — и поспешила перевести тему, увидев, что инспектору совсем не хочется знать о своих ошибках. — Зато теперь мы знаем, что нашего душителя, ну, то есть N, подбил на преступление кто-то, кто читает на немецком. «Ді Тромпете» — это же немецкий журнал. Круг подозреваемых сузился.
— Это Харьков, Света! — вздохнул Морской. — Четверть города говорит на идиш, соответственно прекрасно понимает немецкий. Не говоря уже о немцах, коих тоже тут немало. И о студентах, жаждущих читать Гете и Маркса в оригинале. И… — Морской выжидательно посмотрел на инспектора, не зная, к какой группе знатоков его отнести.
— И тех, кому все местные иноязычные издания регулярно переводятся по долгу службы отделом переводчиков, — пояснил Илья и поддержал Морского: — В этом городе немецкий — не примета. И вообще, забудьте про тех, кто надоумил N. Давайте вычислим самого душителя. Все согласны, что N из письма жертвы и есть преступник? — Инспектор обвел присутствующих победным взглядом и сказал: — А я вот сомневаюсь. Простое совпадение, что товарищ Мессерер фигурирует в нашем деле и при этом на газетных снимках находится так близко к жертве в момент убийства? Быть может, Мессерер и задушил Нино́?
— Что? Как? Какая чушь!
— Спокойно, дайте мне договорить. Что, если ваша Нино́ все же пожалела N? Ну, или испугалась. И понесла-таки письмо Мессереру. Представьте себя на месте знаменитого танцора, мэтра, приехавшего оценить работу подопечных из опекаемого театра. И тут вам передают письмо! Явную подделку. Явно специально, чтобы потом шантажировать вас. Вы умный человек, все понимаете, злитесь и в порыве ярости убиваете того, кто вам принес это гадкое и опасное послание.
— Тогда бы до убийства они ругались. Или хотя бы разговаривали. Это увидели бы все, кто был за сценой, — вмешался Морской.
— Быть может, — пробормотал Илья рассеянно. — Это версия всего лишь. Я завтра встречусь кое с кем еще раз. И после этого уж точно буду знать, были ли причины у товарища Мессерера так рьяно опасаться подобных провокаций… — Тут Илья снова улыбнулся. — Но это — завтра. А сейчас внимание! Я докажу, что тоже не шиком лит и на прорыв способен.
— Не лыком шит! — поправила Светлана и вжала голову в плечи под гневным взглядом инспектора. — Простите, я случайно…
— Случайно или нет, но вам меня не сбить! Вот результат труда моей недели! — Илья раскрыл на столе альбом, разворот которого был исписан и исчерчен. Таблица с множеством стрелок и ячейками, полными мелких букв, на первый взгляд казалась совершенно непонятной. Но, присмотревшись, присутствующие поняли, что инспектор, которого до этого все они подозревали в лени, проделал действительно огромную работу. — Подозреваемые! Все, кто был неподалеку от убийства, — громко провозгласил инспектор, показывая на один из столбцов, а потом бегло начал читать одну из строк: — Анчоус, он же Михаил Александрович, он же человек, лгущий всем про дату увольнения из цирка, имеет алиби в виде часов на газетном снимке. Повод ненавидеть Нино́ — она человек, а он известный человеконенавистник. Далее! Подозреваемый Саенко — тут вам Морской расскажет. Причины к недоверию имеются, но алиби, однако, тоже есть… Мотив? Таким мотив не нужен, — инспектор охнул, бросив на Морского многозначительный взгляд. — Извините, накатило! Ладно, продолжим. Подозреваемый Мессерер… Это мы уже обсудили. Еще возле места убийства крутился директор Рыбак. В общем, вот вам списки. Смотрите, изучайте, выбирайте… Вам многое про всех уже известно, но есть и свежие сведения. Например, новость про Дуленко — это был ее первый урок вокала. Подозрительно!
Какое-то время инспектор молчал, ожидая, пока присутствующие освоятся с таблицей.
— Пока вы в поисках гипотезы, я изложу свою, которая мне нравится больше остальных. Хотите? Мне кажется, был сговор. Между Мелеховым, Дуленко и Литвиненко. Мелехов, конечно, просто продался, поэтому и сделал ЗТМ, как раз когда убийце нужно было красться незаметно. Дуленко обеспечивала алиби. Она и сейчас уверенно утверждает, что Литвиненко все время была рядом, — инспектор обвел несколько раз имя Валентины карандашом и тут же начал стирать нарисованное, чтобы не портить общую картину. — А задушить должна была бы Литвиненко, — приговаривал он при этом. — Вы, Морской, говорите, что, подслушав разговор убийцы, слышали совершенно незнакомый, явно измененный голос? А кто владеет голосом настолько, что может его лихо изменять? И, кстати, только у нее, как сообщает пресса, дыхание поставлено так хорошо, что она запросто может петь и активно двигаться при этом. Вы же понимаете, что петь и убивать, значит, она тоже умеет. Поющий удушитель… Аж жуть хватает.
