— Да, — подтвердил Яков. — Поврежденный мозг бывает очень изобретателен.
— Сейчас он все допишет, и будем оформлять, — вздохнул Илья. — На самом деле я, конечно, в ужасе. Но, в целом, рад. Ведь мы раскрыли дело! Я поздравляю вас, друзья! Мы победили. Я думаю, для каждого найдутся слова благодарности у моего начальства. Мы сделали большое дело — предотвратили очернение важного государственного обвинительного процесса. Ну и не оставили убийство безнаказанным. Нужно вздохнуть с облегчением и успокоиться.
— Погодите! — Морского осенило. — Так попросту не может быть! Анчоус с кем-то обсуждал подробности дела! Я ведь слышал его телефонный разговор!
— Увы и ах! — демонстративно развел руками инспектор. — Я тоже был бы рад, если бы был сообщник. Одно дело схватить организацию злодеев, другое — никому не известного психа-одиночку без какой-либо антисоветской подоплеки. Но Михаил Александрович утверждает, что действовал один, а разговор, который вы слышали, якобы состоялся между его тайным голосом и внутренним «я». Такая ерунда. Сперва я тоже не поверил, но он воспроизвел нам все это так, как говорил в тот день, и, знаете, я тоже со стороны подумал бы, что это настоящий диалог. И, если бы рядом был телефон, я решил бы, что это диалог по телефону…
— Вполне возможно, — кивнул Яков. — Все больше убеждаюсь, что обвиняемый нуждается в госпитализации. Хотя… Сам смог позвать свой тайный голос? Не из-за нервного напряжения, а нарочно? Мне бы нужно лично посмотреть на это действо.
— Нет проблем! Пойдемте посмотрим! — вдруг завелся инспектор. — Не верите мне, поверите собственным глазам. Прервем на секундочку нашего писаку и попросим снова воспроизвести сцену с диалогом. Пока вы будете решать, куда его оформлять — к вам или к нам, он все как раз допишет. Говорю вам — дело закрыто! Забудьте и успокойтесь! Не хватало мне еще вместо благодарностей от начальства получить от вас порцию новых хлопот с необходимостью дополнительных перепроверок… Вот неугомонные!
Последние слова инспектор бубнил, решительно поднимаясь на второй этаж. Члены гражданской следственной группы, Яков и Григорий с треногой штатива шли следом. У кабинета директора их остановили.
— Воспрещено! — сказали ОГПУшники. — Инспектору Горленко можно, а остальным нет.
— Что за глупости? Это мой подозреваемый, кого надо, того к нему и веду. Где ваш шеф? — завелся Илья. — А, да, ушел рапортовать… Что? Я и попросил никого не впускать, кроме меня и вашего шефа? Да? Ну, так я отменяю просьбу. Что значит нельзя? Ну да, я попросил, и по моей просьбе ваш шеф приказал… Ах, только он может отменить приказ? Вот демоны! Морочат голову… А знаете что? Я попрошу Михаила Александровича выйти к нам сюда.
Не дожидаясь согласия конвоиров, инспектор решительно шагнул в кабинет.
— Смотрю, у вас серьезная дисциплина, — улыбнулся Яков. — Это хорошо. У нас ребята, что охраняют палаты, вечно то на обед уйдут, то еще куда. Спасают лишь решетки на дверях и окнах…
Яков не успел договорить, потому что из кабинета послышался выстрел, а затем душераздирающий вопль.
— Ко мне! На помощь! Врача! — изменившимся голосом кричал инспектор Горленко, каким-то образом выкрикивая все эти фразы одновременно.
Пока присутствующие переглядывались, в кабинет ворвался невесть откуда взявшийся Игнат Павлович. За ним, отталкивая друг друга и невольно устроив заварушку в дверях, ввалились Николай, Яков, Морской, бросивший штатив Григорий и молодые ОГПУшники. Ирина со Светой предусмотрительно застыли на пороге.
В первую минуту Морскому показалось, что Анчоус повалил инспектора на стол, а тот обороняется с помощью револьвера и Игната Павловича. Валяющиеся рядом стул и табуретка усиливали ощущение спонтанной драки. Но через миг стало ясно, что все совсем не так. Навалившееся на обезумевшего Илью тело Анчоуса было совершенно бездыханно. Язык вывалился, лицо посинело, на губах выступила пена… Шею сдавливала петля с отстреленным огрызком веревки, оставшийся конец которой болтался высоко над столом на крюке для лампы. Илья отстрелил веревку, чтобы освободить Михаила Александровича из петли.
— За шторой кто-то есть! — вдруг прокричал Николай. — Стой! Не уйдешь!
Но за пузатой гардиной гулял лишь сквозняк, порожденный распахнутой форточкой.
— Да хватит его щупать, Игнат Павлович! Снимите его с меня! — взмолился инспектор. — Я думал, что еще успею помочь, подскочил поближе, прострелил веревку, а он как навалился. Тяжелый, гад!
— Мертвец всегда такой, чего ж вы хотели, — спокойно проговорил ОГПУшник, приказывая своим ребятам переложить Анчоуса на пол. — Увы, спасти его вы бы уже не смогли. Повесился уже давно… Это наш промах. Мы зря раскисли, подчинившись этим вашим соплям про «я же обещал, надо оставить наедине на полчаса»… Конечно, такое сложно предусмотреть. Старик был… слишком стар для закидонов. Но вот результат: письмо на столе и труп с петлей на шее… Черт!
— А в помещение кто-нибудь входил? — не унимался Коля.
— С момента, как мы все вместе вышли, оставив товарища обвиняемого писать письмо, до данного эпизода в кабинет никто не входил, — ответил кто-то из ОГПУ.
Несколько пришедший в себя инспектор подошел к столу и прочел строки, написанные Анчоусом в последние минуты жизни:
«Любовь моя, прости! Прошу учесть, что во всем виновата сила моих чувств и несправедливость».
— Какое нелепое помешательство! Интересно, Людмила Старицкая-Черниховская хотя бы помнит, что в юности у нее был столь пылкий и преданный поклонник? — упавшим голосом спросил инспектор и, сняв фуражку, прижал ее к груди.
* * *
Так, всего через пять дней после смерти Нино́ дело было раскрыто, а убийца наказан. Загадочный город Харьков, частенько отличающийся досадной неспешностью, на этот раз действовал решительно и быстро. Удовлетворенные (больше предотвращением жалоб на процесс СОУ, чем раскрытием убийства) местные власти задумались об официальных благодарностях. Разочарованные (ведь им не удалось прищучить конкурирующее ведомство) сотрудники ОГПУ, чтобы хоть как-то обозначить свою причастность, подробно расписали отчет о самоубийстве. Обрадованные ночным известием журналисты (на этот раз не только Григорий, ведь дело было беспроигрышным) принялись за сенсационные статьи. И лишь гражданская следственная группа, отправленная по домам строгим рыком инспектора «Дело закрыто!», — все, как один — вместо облегчения ощущали опустошение и тоску.
Было от чего! Оставшийся на свободе убийца имел все шансы остаться безнаказанным.
«О, как я рад, что этот яд остался под рукой», — вертелось в его мыслях. Удаляясь от места преступления, убийца ставил себе одну-единственную задачу: немедленно успокоиться. Увы, оставшись наедине с собой, он не мог сдержаться, вспоминал подробности происшедшего и впадал в крайнюю степень возбуждения. Не мог избавиться от воспоминаний, так же, как в тот раз, когда проданный старухой-знахаркой яд он проверил на одном никчемном человечке. Старуха (как же ж хорошо, что в поисках хорошо действующего снотворного он когда-то познакомился с этой бабкой!) не подвела. Яд и правда усыпляет строго через 7 минут после приема и убивает ровно через 15. Даже жалко, что знахарка живет в таком далеком захолустье и, после возвращения к нормальной жизни, к ней вряд ли можно будет наведаться еще раз.
