Затягивала вступление Света вовсе не из вредности, просто злосчастный патефон никак не хотел заводиться. Ручка заела и не крутилась, хоть ты тресни. Света и треснула патефоном с досадой. О! Чудо техники тут же заработало. Правда, сначала Свете показалось, что раздался взрыв. Лишь по тому, что Ирина начала танцевать, Света поняла, что громкий и пронзительный хор шипящих, гремящих и булькающих басовых звуков — это действительно нужная балерине запись.
Вокруг уже собралась толпа народа. Люди ахали, хохотали и поддерживающе аплодировали.
— Теперь можно немного быстрее! — царственно разрешила Ирина, и Света, вспомнив руководство по эксплуатации, повернула металлический рычажок, изменив скорость проигрывания пластинки. Звуки стали похожи на музыку, и Ирина завертелась особенно эффектно. «Вот сейчас! Сейчас, пожалуйста, найдись фотограф, который сделает снимок!» — мысленно молила мироздание она. Кроме поисков загадочного Доброжелателя, знающего все о деле Нино, Ирина лелеяла еще и свои личные планы. Фотография танцующей на снегу советской балерины должна была вызвать интерес корреспондентов, и хоть один из них мог передать его западной прессе, которую наверняка просматривала — как обычно, сначала только фото, как обычно, не выражая ни малейших эмоций, как обычно, после второго завтрака за кофеем, — Анна. Интересно, узнает ли она дочь? Сопоставит ли фамилию кухарки с именем и возрастом Ирины? Интересно, воскликнет ли, узнав хоть что-то, или снова сохранит все в себе, не решаясь взволновать даже домашних?
Ирина двигалась все неистовее. Выпавшие из пучка локоны хлестали ее по щекам, а глаза наполнялись слезами.
— Фуэте на Бурсацком спуске! — еще раз прокричала заветный пароль Света и, отложив рупор в сторону, плюхнулась на нижнюю подставку тележки отдохнуть. Завода патефона, насколько она знала, должно было хватить на три минуты.
17
Пятиминутка откровений. Глава, в которой проясняются мотивы
— Танцует! Прямо на улице! Раздетая! Нет, ну не совсем… Эффектно, но очень нервно. Какой-то, видимо, трагический танец. Я в классических балетных партиях профан, но теперь очень хочу разобраться…
— А я даже попробовала потанцевать. В перерывах эта учительша, когда шубу надевает, перестает на привидение походить и вполне себе понятно все объясняет. Ногу, мол, туда и вертитесь, мол, за ступней. Я, конечно, не вертелась. Но ступню тянула. До сих пор болит!..
Морской с любопытством уставился на выскальзывающих из авто дам — скорее всего служащих в Наркомате труда или в Союзе профсоюзов, — воодушевленно рассказывающих встречающему их гражданину про какие-то уличные танцы. Гражданин растянул свое пальто на манер зонта над головами собеседниц, но те отмахнулись: и так, мол, мокрые насквозь от этого снега, уже не поможет. Троица скрылась в соседнем от редакции Морского подъезде Дворца Труда, а привезшее их авто рвануло к площади Розы Люксембург, чуть не сбив по дороге невнимательных пешеходов.
— О! — откуда ни возьмись, рядом с Морским материализовался вездесущий Гельдфайбен. — Про этот перекресток давно пора написать. Когда-нибудь тут точно кого-то собьют! Отдам тему внештатникам. Вы слышали, в Ленинграде недавно появился первый светофор. Нам такое тоже надо. Обгоним и перегоним северную столицу, так сказать!
— Григорий, как вы кстати! — Морской ужасно обрадовался. — Прошу вас, зайдите в редакцию и принеси мое пальто. Не спрашивайте… Ну ладно, расскажу. Я вышел на минутку переговорить с одним важным человеком. Он на авто, поэтому я не захватил пальто. А вместе с ним не захватил и пропуск. И вот теперь вахтерша не пускает.
— Да ладно! Ни за что не поверю, что есть женщины, не поддающиеся вашему обаянию, друже! — Григорий очень удивился.
— Писательское обаяние оказалось сильнее мужского, — вздохнул Морской и кивком показал на хихикающую над газетой вахтершу. — Ну, может, все же пропустите? — снова попробовал прорваться он. — Я могу доказать, что сотрудник. Спросите меня, что выцарапано на стенке предбанника в уборной или во что одет лифтер. Или, вот, Григорий за меня поручится.
— Товарищ Морской, миленький, ну что вы заладили? — не сдавалась женщина. — По поручительству пропускать не положено. Без пропуска пропускать не положено. А вся эта ваша легенда — я вышел лишь на секунду, я так легко одет в мороз, значит, не мог прийти издалека — чистой воды издевательство над вахтером. Вот тут в статье как раз про такую схему написано. Автор — некий товарищ Аллегро — решил проверить бдительность вахтера и был, шельмец, таков! Я не хочу, чтоб надо мной смеялись. Я схему их статьи не пропущу!
Морской доказал Григорию свою беспомощность и еще раз попросил сходить за пропуском.
Пока Григорий ждал кабинку лифта, Морскому перепало и хороших новостей.
— Я, кстати, у вас не просто так. Написал статейку про молодых поэтов из ДК «Металлист», хочу отдать в «Пролетарий». И знаете что? Товарищ Гопнер мне сказала, что материалы теперь с вами надо согласовывать. Вы вроде бы как теперь зав. Ой! — Гельдфайбен наигранно прикрыл рот ладонью. — Она просила пока вам не говорить. Дескать, сама объявит, а потом уж…
Морской едва успел поблагодарить за добрую весть, как прибыл лифт, и Григорий, закрыв за собой решетчатую дверь кабинки, уплыл вверх, прокричав: — Я рад, что матерый волк примкнул к стае!
По лестнице в то же самое время спускалась товарищ Гопнер.
— Он все вам разболтал! — догадалась она.
— Да, есть немного, — ответил Морской.
— А он предупредил, что должность зава не избавляет вас от обязанностей журналиста? Сейчас, например, нам срочно нужен материал про фильм «Соловки». Культурфильм, громкое явление, в прокате почти месяц, а все равно, не простояв час в очереди, билеты не достанешь. Обзор не просто желателен, он необходим!
— Умоляю! — Морской страдальчески сложил руки на груди. — Мне только «Соловков» сейчас и не хватало! Работа с современной документалистикой требует кучу времени. Можно проскакать по верхам, сказать, что «фильм на корню стирает все легенды про плохие условия жизни советских заключенных» и ура. Но по-хорошему, там надо написать про множество дружных рабочих рук, про силу соцстроительства, превратившего дикие религиозные Соловки в передовой район, про правильные методы трудового перевоспитания в советских тюрьмах… Под все это нужны реальные цифры. Нужно искать данные.
— Батюшки! Обычно из двух кадров уже рецензию рождали, а тут статистику решили ворошить… С чего это вы так перестроились?
— Были поводы, — Морской мрачно усмехнулся. — Отныне я фанатик фактажа. И если мы хотим продолжать эпопею с расследованием убийства в опере, то я не могу отвлекаться на другое…
— А мы хотим продолжать? Дело же вроде уже закрыли…
— Т-с-с! — Морской многозначительно приложил палец к губам.
