— Принимается, — верно все поняв, согласилась Серафима и тут же начала писать: «Фильм на корню стирает…» И что вы там дальше говорили? Дружные руки? Пойду сама надиктую заметку. А вы, как я вижу, фильм-то посмотрели?
«Еще бы! Это ведь хоть слабый, но все же шанс увидеть арестованных знакомых, о которых по-другому никакой информации не получишь. Или хотя бы пофантазировать, что они попали на Соловки, а ты сейчас своими глазами убедился, что там все хорошо», — подумал Морской, который сам как раз ни одного лица среди заключенных из фильма не узнал. Но зато стал свидетелем душераздирающей сцены, как женщина, увидев на экране сына, стала рыдать и рваться сквозь ряды. «Ирина бы меня убила сразу, возьмись я писать про этот фильм. Есть вещи, которых нельзя касаться газетными штампами».
А вслух сказал:
— Конечно, посмотрел. Моя работа — отсматривать новинки театра и кино.
И только он хотел попросить Серафиму Ильиничну повлиять на вахтершу, как в подъезд вошла почтальон.
— Товарищ Морской! — не дожидаясь объяснений, позвала вахтерша. — Вам тут письмо. Как кстати, что вы тут!
Морской вздрогнул. Опять письмо. Вообще-то, он ожидал вестей только от одного человека — от Степана Саенко. Обронив после обеда загадочное: «Если что накумекаю по вашей детективе, то объявлюсь — или сам зайду или, может, с посыльным черкану», он ушел искать своих мстителей, и Морской теперь одновременно и надеялся на помощь, и по-прежнему боялся контактов с этим страшным человеком…
— Тут почтальонша требует личной подписи! — громко успокоила вахтерша. — Она на вас уже почти неделю охотится. У нее, видите ли, инструкция — оплаченные письма лично в руки отдавать. А у меня тоже инструкция — я корреспонденцию собираю и на тумбу кладу. А пропускать почтальонов наверх мне не велено!
— Намучалась я с вами, товарищ! — осуждающе сообщила почтальонша. — Третий раз прихожу. В четвертый не пошла бы. По инструкции, если три раза получателя не застала, все — обратно отправителю письмо отправлять надо.
— Не получится отправителю, — стараясь скрыть дрожь в голосе, сказал Морской. — Выбыл отправитель. Необратимо выбыл…
В его ушах раздавался стук собственного неистово колотящегося сердца. Как такое может быть? Жива? Всех разыграла? Почерком Нино́ на конверте было написано «Газета «Пролетарий», Владимиру Морскому»… Как? Как?..
— А вы, милочка, что ж молчали? — переключилась почтальонша на вахтершу. — Могли бы сказать товарищу, что его с почты разыскивают. Чай, неважные письма люди втридорога не оплачивают…
— А я говорила! — вспыхнула дежурная. — Та кто ж меня слушает. Он вечно как на пожар летит куда-то, только и успеваешь фамилию вслед прокричать…
Морской хотел вспылить, но вспомнил, что, не задержи эта милая женщина его внизу и не торчи он сейчас тут в ожидании Григория, письмо так и не было бы получено…
— Вот ваш пропуск! — Гельдфайбен снова появился очень кстати.
— И правда, Морской! — сличила личность с документом почтальонша. — Что ж, получите-распишитесь. И попросите отправителя впредь вам или без личной доставки письмо слать, или не на адрес учреждения…
Морской всего этого уже не слышал. Коротко кивнув Григорию, он кинулся к лестнице и умчался в редакционное зашкафье, служащее временным пристанищем всем внештатникам. Там он дрожащими руками вскрыл конверт.
«Дорогой друг! — писала Нино́. — Если ты получил это письмо, а со мной все в порядке, не читай его. Отложи куда подальше и забудь. Если я впала в тоску или подхватила насморк — тоже. Читай все это, только если случилось худшее: меня арестовали».
Морской тяжело вздохнул, впиваясь пальцами в пульсирующие виски.
«Ты оптимистка, Нино́! Как выяснилось, это не худшее. Дорого бы я дал, чтобы проснуться сейчас и узнать, что не было тех жутких шрамов на твоей шее и что тебя всего-навсего арестовали».
«Не волнуйся, моей вины нет никакой. Я не сделала ничего или почти ничего предосудительного и я хочу, чтобы ты знал это и, по возможности, постарался доказать это компетентным людям. Я знаю, что ты настоящий друг и не откажешь мне в этой просьбе. Зайди, пожалуйста, по адресу Пролетарская, 10/12, в квартиру цокольного этажа к товарищу Силио. Он отдаст тебе часть бумаг, доказывающих мою невиновность, а также скажет три числа. Это номера страниц моего блокнота. Ты легко поймешь, на какие места дают наводки первые две страницы. Третий номер можешь не разгадывать. Его я зарисовала просто, чтобы ты знал, что я, конечно, отнесла все бумаги, куда следует.
И раз это не сработало, значит, ты моя последняя надежда.
Не смейся и не гневайся, что снова я мудрю, стращаю и перекручиваю. Мне очень важно, чтобы враги не смогли найти все мои доказательства, а ты легко и быстро мог все собрать.
Как видишь, я даже письмо пишу тебе не на личный адрес, а в редакцию. Так неприметней. Для всех это будет лишь очередное письмо «В редакцию «Пролетария», Морскому», для тебя — мой крик о помощи».
Морской едва сдержался, чтобы не завыть в голос. Он вспомнил, откуда это «В редакцию, Морскому»! Когда-то давно, охмуряя Ирину, Морской безудержно хвастал и нагло преувеличивал. Рассказывал о пачках писем в редакцию. Мол, почтальонам достаточно на конверте надписи «В «Пролетарий», Морскому», потому что популярный автор, сами понимаете… На самом деле писем было не так уж много, и адресованы они были, хоть и являлись откликами на работы Морского, сразу всей редакции. Зачем, зачем он привирал? Зачем она поверила? Зачем?
«День, два… Успел бы! Успел бы!» — с ужасом думал Морской, просчитывая в голове варианты совсем другой истории. Вот Нино́ идет в Госпром и отдает свою жалобу. В тот же час относит на почту письмо Морскому с домашним адресом. Нино́ погибла спустя два дня после похода в Госпром. Будь адрес правильный, Морской наверняка получил бы письмо, встревожился и… Ну, предположим, он не стал бы вести себя как джентльмен и все же потребовал бы от Нино́ объяснений. Убийство можно было бы предотвратить…
«…для тебя — мой крик о помощи», — еще раз перечитал Морской, сжав зубы…
Далее следовали указания про уже знакомый Морскому пароль и про отзыв. Все, что Морской и компания расшифровали чудом, оказывается, они могли знать заранее, если бы прочитали письмо. Морской отошел к окну и постарался взять себя в руки.
— Выходит, Доброжелатель, которого Света считает ниточкой к разгадке дела, это я. Круг замкнулся…
* * *
— Что? Вы? Делаете? — внезапно раздалось над самым Светиным ухом. Инспектор Горленко грозно сверкал глазами и корчил рожи. Перекрикивая музыку, он покраснел от напряжения, но Света все равно едва различала слова.
— Так и лопнуть можно! — с улыбкой подмигнула она. — Поберегите себя, Илья Семенович, подождите, пока завод закончится.
— Имейте совесть! — Дрожащая рука резко подняла иголку патефона. Света поняла, что инспектор в совершеннейшей ярости. Почти в такой же, как был, когда в первый раз попался ей на глаза. Только сейчас Света ничуть не пугалась. Теперь-то она знала, что инспектор, в сущности, хороший человек.
