По большей части пребывание в старшей школе – это борьба за ресурсы: внимание мальчиков, похвалы от учителей и ровесников, роли в школьных пьесах. И поставить себя рядом с одной из самых популярных девчонок – рисковый шаг в этой игре. Не уверена, было это проявлением моего мазохизма, претенциозности или и того, и другого. Я никогда не завидовала ей – я просто была со Стефани. Чтобы смотреть, как она входит в класс: ботинки до колен, длинные прямые волосы – все это должно было подчеркнуть мой низменный статус. Кроме этого, я чувствовала кровное родство с ней. Теперь я ей писала записки. Все они были в виде «Горячей десятки», ведь мы поклонялись Дэвиду Леттерману
[38] и должны были оттачивать свои навыки остроумия. Дальнейший путь казался нам очевидным. Поступить в колледж, а после него присоединиться к команде Saturday Night Live
[39].
Я никогда не хотела бросать Дженнифер. Не было церемонии, где Джен передала эстафетную палочку Стефани, словно женская дружба – марафон, и в ней может участвовать только определенное число бегунов.
Я устроила вечеринку с новыми друзьями из театральной студии и пригласила на нее Дженнифер. К тому моменту, как я добралась до загородного дома, в котором мы гуляли, она уже набралась и принялась говорить мне комплименты опасно близким к рыданиям голосом. Ты такая симпатичная. Я скучаю по тебе. Она побила все рекорды драматизма, когда принялась зажиматься в углу с бойфрендом подружки. На следующий день я едва могла смотреть ей в лицо.
– Что с тобой не так, – спросила я, когда мы возвращались в город. – Ты с ума сошла?
Она не ответила, потому что ничего не помнила. Она забылась – как мы обе будем делать в грядущие годы – и вручала себя в любые руки, попадавшиеся ей на пути.
Та ночь сломала нашу дружбу. Джен выпустилась из школы на год раньше меня. А у меня появился парень – и теперь я принадлежала ему.
Я была в первом классе старшей школы, когда родители наконец разоблачили меня. Я пришла домой и обнаружила перед дверью спальни полупустую упаковку пива с запиской: «Поговорим об этом, когда придет папа».
Пиво было подарком от моего бойфренда Майлза, забавного паренька с тонкими чертами лица, который в равной степени увлекался Монти Пайтоном и Дэвидом Боуи. Он подарил мне пиво на мой 16-й день рождения, вместе с 25-долларовым сертификатом в магазин GAP, что полностью отражало мои потребности в то время. Я хранила эту упаковку из 12 банок в глубине шкафа, под грязной одеждой и время от времени брала по одной. Три штуки я тайно пронесла в своей вязаной сумке-торбе, чтобы хлебать с друзьями перед танцами.
Еще одну я протащила мимо отца, спрятав под одеждой – просто чтобы доказать, что могу это сделать. Другую выпила в одну ленивую субботу, валяясь в спальне – мне нравилась небрежность этого момента: «старшеклассница, которая играет в девочку из колледжа».
Но моя хитрость развалилась, как карточный домик, когда мать решила порыться в моем шкафу, чтобы вернуть одолженную мной рубашку. Она не могла упустить серебристое мерцание контрабанды в тусклом свете гардероба.
Я не знала, как мои родители отреагируют на такое открытие. Они отличались от родителей других девочек – у половины они к этому времени вообще развелись. Отец Дженнифер жил в безликой квартирке в городе. Мать Стефани вместе с двумя дочками перебралась в двухквартирный домик, в то время как ее отец постепенно отдалялся от них. Все эти блистательные, счастливые семьи раскололись в один момент, многие вступили в повторные браки. А мои родители остались вместе. Моя мама стала более счастливой, менее нервной – результат интенсивной терапии четыре раза в неделю. Мы шутили, что за цену нового дома получили счастливую мать. Что бы ни происходило между моими родителями в те годы, когда я училась в начальной школе, в тот вечер, когда мы все уселись на кровати в моей комнате, они были вместе.
– Твой отец хочет знать, откуда ты взяла пиво, – сказала мама.
Я не была уверена, что ответить. С каким количеством правды они готовы встретиться? Я выпивала уже много лет и притворяться дурочкой значило бы оскорбить саму себя. В то же время мои родители были наивны в этом вопросе: большую часть информации о несовершеннолетних и выпивке они почерпнули из ТВ-шоу, где подростки заканчивали свои дни в больнице. Конечно, на некоторых вечеринках все действительно выходило из-под контроля, и иногда я даже чувствовала себя неловко из-за того, что ничего не помнила после. Приятель недавно разбил автомобиль, потому что вел его пьяным. Я волновалась за него – но это и подало мне идею.
– Я понимаю, каково это: обнаружить такое, – сказала я родителям. – Но вот то, чего вы не могли предположить: я держу это пиво для приятеля, у которого проблемы с алкоголем.
Я не хотела врать им. Они были настолько серьезны. Мне казалось, что я пинаю по зубам коккер-спаниеля. Но эта ложь была необходима – как и когда я говорила им, что мы с Майзлом «просто болтали» все те поздние вечера, когда катались по округе на его «Шевроле Нова» 1972-го года выпуска.
Ложь позволяла мне продолжать делать то, что я хотела, и ограждала родителей от чувства вины и страха. Дети лгут родителям по той же самой причине, по которой родители лгут детям.
Мы хотим защитить друг друга.
Отца мои слова убедили не до конца. «Посмотри мне в глаза и скажи, что это не твое пиво».
Я пристально посмотрела на него. «Это не мое пиво», – сказала я ровным голосом, без тени сомнения. И подумала: черт побери. Это и в самом деле пройдет вот так легко?
В самом деле. Мое поведение не подавало родителям ни одного тревожного звоночка. Я была на доске почета. У меня был бойфренд, который нравился всем вокруг. Я получила главную роль в выпускном спектакле, обогнав Стефани. По воскресеньям я работала с детьми в прогрессивной, лояльной к геям церкви, куда ходили мои родители. Я получила свою первую работу в центре Детей алкоголиков – потому что я была тем типом ребенка, который может помочь другим детям – будь они малышами, которых я никогда не увижу снова, или звездами бейсбола, которых тошнит в кустах, пока они рыдают о том, что мать никогда их не любила.
Ко второму классу старшей школы моя компания начала собираться на парковке за жилым комплексом. Мы делали это по пятницам. Не только члены театрального кружка, но и танцоры из группы поддержки, ботаники, спортсмены, поклонники Библии. Все мы теперь шли по дороге дьявола.
И чем дольше я пила с ними, тем больше понимала, что моя мать была права. Мы действительно были одинаковыми. Мы все боролись, мы все пострадали в этой борьбе. И ничто не заставляло ощущать меня родство с теми, кого я ненавидела, больше, чем разделенная на троих банка пива.
