Люди спрашивают меня, как можно пить так много и все равно сохранять работу. Все просто: пьяницы находят правильную работу.
Когда главный редактор вытянул мое имя на «Тайном Санте»
[56], он подарил мне шляпу, украшенную с двух сторон подставками под пивные бокалы. «Можешь пить на работе», – сказал он.
На свой 25-й день рождения я поехала навестить Анну. Она переехала в Сан-Франциско, где писала мне длинные письма, сидя в кафе неподалеку от парка «Золотые ворота», и у ее голоса была легкость постоянно подпрыгивающей на одной ножке девчонки.
Не думаю, что когда-либо была настолько подавлена и испытывала более горькие чувства по поводу дня рождения, чем в день своего 25-летия. Это может показаться странным, с учетом того, как я была молода и уже многого добилась, но в этом возрасте все мы эксперты по тому, чего именно мир не смог нам дать.
Этот первый юбилей был похож на памятник всему, чего я добилась. Бойфренд – отсутствует. Договор с издательством – тоже. Только самый мелкий вид известности: «Я видел ваше имя в газете». Так говорили мне люди. Почему они думали, что делают мне комплимент? Я видел ваше имя. О, спасибо огромное. А вы прочитали следующие 2000 слов?
Мои друзья сбежали в города на побережье, где один за другим находили себе работу, а я упрекала себя в недостатке сообразительности, потому что в свое время не последовала их примеру. Анна проводила серию впечатляющих некоммерческих концертов, направленных на лояльность к законникам и поиск социальной справедливости. Моя соседка по комнате Тара была репортером в Вашингтоне. Подруга Лиза, которую наняли в журнал Chronicle одновременно со мной, сорвалась на Манхэттен и получила место в New York Times.
– Ты должна переехать сюда, – сказала она мне по телефону, и я ответила, что не могу себе этого позволить. Настоящая причина: я боялась.
А моя подруга из средней школы Стефани не боялась. Она жила в Нью-Йорке уже несколько лет и становилась одним из этих невероятных, редкостных созданий: успешной актрисой. Она получила роль адвоката в криминальной драме NBC, главную роль в которой исполнял известный в 80-х рэпер Ice-T. Она называлась «SVU», и я одним махом превратила название в «SUV»
[57]. Она занималась именно тем, о чем все мечтали, и поднималась в позолоченном воздушном шаре к небесам, пока я смотрела на нее, стоя на земле, и подсчитывала моменты, в которых жизнь подвела меня по всем фронтам.
Больше всего меня беспокоила проблема бойфренда. Я думала, что статья в популярной газете принесет к моему порогу приятных, обходительных мужчин с творческой ноткой, но на деле она приносила только публицистов.
Пиво и тортильи с сыром добавили мне около 18 килограммов, которые я маскировала свободными туниками с V-образным вырезом и длинными юбками из искусственного шелка, но при этом я была ярчайшим примером двойных стандартов.
Мужчины в редакции одевались как полные неудачники, но при этом всегда находили себе симпатичных девчонок, готовых утирать крошки с их ртов и ворковать над ними часами. А ко мне относились только как к сестре. Где были мои полные намеков письма? Быстрые офисные интрижки? Почему никто не хотел трахнуть меня, ориентируясь только на мой талант, а не на внешность?
Поэтому мне была просто необходима эта поездка в Калифорнию. Пять дней наедине с собой во время поездки через Западный Техас, Нью-Мексико, через оранжевые, сливочно-кремовые пески Невады, нежащиеся в лучах заката. В Лас-Вегасе я сняла комнату в безумном отеле-цирке, который Хантер С. Томпсон описал в книге «Страх и ненависть в Лас-Вегасе». Больно признать, но я никогда не читала эту книгу. Но знала, что именно она была той самой точкой распущенности и творческого нон-фикшена, в которой я хотела поставить свое бунгало.
Я прошла через грохочущие ряды никелированных игровых автоматов и выиграла на одном из них 200 баксов: машина явно была сломана, поэтому все, что нужно было делать, – это нажимать и нажимать на кнопку, выигрывая каждый раз. Брюнетка в наряде французской горничной принесла мне чек, но автомат не разразился победной мелодией. Ни одна серебряная монетка не упала в мое ведерко. Странно, что вы можете сорвать куш, и все равно ощущать себя немного ограбленной.
Уже стемнело, когда я добралась до Анны. Она стояла на углу и исполнила смешной победный танец в лучах моих фар, прикусывая нижнюю губу и покачиваясь из стороны в сторону.
– Что девчонке нужно сделать, чтобы получить здесь выпивку, – спросила я, и мы улыбнулись друг другу, как два добрых приятеля после долгой разлуки. Но когда она вытащила из багажника мои сумки, что-то изменилось в ней и никогда уже она не была со мной прежней.
Рассердилась ли она на то, что я приехала так поздно? Была ли разочарована тем, что я набрала лишний вес? Между лучшими друзьями всегда есть мистическая связь: мы как кошки в самолете, всегда чувствуем, когда в кабине падает давление. И в тот момент и я, и Анна упали.
Анна дала мне понять это, когда заглянула ко мне в машину и увидела там кучу пустых пивных банок, катающихся по заднему сиденью. Это был ее момент прозрения. Я ехала одна. Я наслаждалась поездкой, восхищалась величественностью пустыни и городов, через которые проезжала. Забавная правда: в той поездке я пила меньше, чем обычно. Даже сейчас какая-то часть меня хочет исправить впечатление Анны. Словно я была наказана не за любовь к алкоголю, а за лень: не сдала банки на переработку.
Анна знала и другие эпизоды из моей жизни. Беспокойство копилось и копилось. Во время поездки в Нью-Йорк я напилась так, что упала с лестницы и оказалась в больнице с сотрясением мозга. Однажды вечером в Остине я пошла в караоке с друзьями и накачалась так, что пыталась отобрать микрофон у какого-то парня, пока тот пытался петь «Little Red Corvette». Когда позже я подошла за добавкой к бару, бармен сказал: «Сожалею, но я не могу налить вам». Не может? Почему? Только потому что я испортила гребаную песню Принса?
В этом списке были истории о сомнительных мужчинах, поездках в Американскую федерацию планирования семьи на следующее утро. Об упрямом отказе использовать презервативы и диком сожалении после. Когда я однажды рассказала Анне обо всем, то почувствовала себя очищенной и обновленной. Полной надежд. Но я оставила весь багаж колючего, мерзкого беспокойства у нее в руках.
После того как я вернулась в Техас, Анна прислала мне письмо. В этот раз ее голос не был голосом беззаботной девчонки. Он звучал грозой, опустившейся прямо в мой желудок, а отдельные слова били ярчайшими молниями: «беспокоюсь за тебя», «больше не могу на это смотреть», «пожалуйста, пойми меня». Она не требовала, чтобы я бросила пить, но писала, что не может больше выполнять роль моего психолога и выслушивать мои откровения. Это было письмо, полное любви, из тех, что писать сложнее всего, но тогда я не смогла этого понять. Мне показалось, что дверь захлопнули прямо перед моим лицом.
