Я понимала, что иду вперед слишком быстро, но я также знала, что мне суждено встретить спутника жизни в этих комнатах, и я не утверждала, что это именно тот парень, просто у него было сразу несколько качеств, которые выдвигали вперед его кандидатуру. Во-первых, он не пил. Во-вторых, у него не было обручального кольца. Я могла бы полюбить мужчину со шрамами на лице. Я бы не стеснялась его кожаной куртки и ботинок. И он, возможно, даже не осознает, насколько он одарен как оратор. Я могу так многому его научить.
Я пообещала себе, что заговорю с ним, как только он вернется. Мне очень понравилась ваша история. Я хотела бы обсудить ее с вами. Неделю спустя он действительно вернулся. Он вернулся, будто бы мы были героями романтической комедии! Мое сердце сделало тройной лутц
[77], когда я увидела, что он сидит наискосок от меня. В то утро собрание представляло собой круговое обсуждение, и, если вообразить циферблат, он сидел на четырех часах, а я – на семи. Когда пришла его очередь говорить, я, как и в прошлый раз, услышала непринужденную поэтическую речь. НО на этот раз он говорил о своем парне.
Подождите, парне? Он гей? Я навела фокус и теперь видела его отчетливо. Конечно же, он гей. Все это понимали, кроме пухленького одинокого сердечка, сидящего на семи часах и рисующего на бумажке сияющую радугу карандашом с блестками. Я все еще корила себя, когда настал мой черед говорить, и я, путаясь, попыталась рассказать какую-то липовую историю сильными словами. Слезы, однако, струились у меня по лицу.
Люди, притихнув, ждали, когда я им все объясню. Но что же я могла сказать? Что я сейчас поняла, что мой будущий муж – гей? Что мне суждено прожить остаток жизни в окружении лишь пустых противней из-под лазаньи и чересчур любимым котом, который умрет раньше меня?
«Простите меня, – сказала я. – Просто я вспомнила о чем-то очень болезненном». Тут я не солгала.
В августе, спустя почти 60 дней с того момента, как я перестала пить, у Анны в Техасе начались роды. Это была лучшая новость за долгое время. Я все время носила с собой телефон, даже в туалет.
Когда нам было чуть за 20, мы с Анной заключили пакт. Если одна из нас забеременеет (а у нас на тот момент уже случались поводы для паники), мы съедемся и будем вместе растить ребенка. Мы обе одновременно станем матерями. Я понимала, что сейчас у Анны другой спутник жизни и что меня никто не просит сплести свою судьбу с ее. Тем не менее мне хотелось быть полезной, потому что бесполезной я была слишком долго.
В середине дня я услышала двойной сигнал, и на экране моего телефона высветилась новость: «Элис. 3, 200. Здорова». В ответ я написала: «Видишь? Я знала, что будет мальчик!»
Пока Анна была беременна, мы шутили по поводу пола ребенка. Анна не желала узнавать его заранее, а мне хотелось ее рассмешить. У меня не было желания писать ей очередное «Поздравляю!», как другие люди.
Однако она не ответила. Я все время проверяла телефон, ожидая смс с выражением ее смеха. Когда прошло несколько часов, я начала подвергать свою стратегию сомнениям. Возможно, шутка была не такой уж смешной. Возможно, шутки неуместны в те важные моменты, которые подразумевают капельницы, больничные койки и младенцев, покрытых слизью. В тот вечер мой телефон так и не пикнул.
На работе на следующий день меня до такой степени терзали угрызения совести, что я не могла сосредоточиться. Я потащила Томаса на обед и объяснила ему всю ситуацию.
«Она, возможно, просто очень занята с ребенком», – сказал он. Томас не настолько проникся моей проблемой, насколько мне бы того хотелось. «Я уверен, что все в порядке», – сказал он. Произнося эти слова, он слегка поморщился, и это означало, что шутка, должно быть, еще более неуместна, чем я опасалась. Я рассказала об этом еще трем людям. Все они сказали, что все нормально, но я была уверена, что они лгут.
Я запаниковала. Можно ли разрушить 15 лет дружбы одним неудачным смс? Я подозревала, что реагирую чересчур эмоционально, но я так много раз извинялась за поступки, которые не помнила, что потеряла веру в собственную доброту. Каждый период молчания воспринимался мной как палец, указывающий на меня.
Некоторые люди, которые только что бросили пить, вынуждены проглотить вину всего мира. Все, что когда-либо было сделано не так, лежит грузом на их плечах.
Эту ситуацию можно добавить в копилку.
Я отправила Анне посылку с детскими книжками-раскладушками для Элис. Однако несколько дней спустя я решила, что этого недостаточно. Я собрала еще одну посылку с подарками, на этот раз более китчевую.
Я, видимо, хотела быть первым человеком в истории, которому удалось вновь завоевать дружбу с помощью диска с колыбельными версиями хитов Бон Джови.
Я была одержима своим крошечным промахом. Почему я просто не написала: «Рада за тебя. Я к твоим услугам. Поздравляю!» Разве это было так сложно? Что со мной не так?
На протяжении многих лет я ненавидела себя за алкоголизм, но я не ожидала, что буду так себя ненавидеть после того, как брошу. Моя ненависть к самой себе напоминала кость, которую я никак не могу перестать обгладывать. Довольно скоро она переросла в злость на Анну. Неужели она не понимала, через что мне приходится проходить? Как она могла так просто от меня отвернуться? Настоящая опера об отчаянии. Неудивительно, что я пила, думала я. Это рассеяло созданную мной самой драму.
Через неделю после родов Анна наконец-то позвонила. Ленивым субботним утром я лежала в постели и читала, а Бубба лежал, свернувшись, у меня под боком.
Вдруг я увидела ее имя на экране телефона. Мне стало тяжело дышать, словно звонок был от давно потерянного бойфренда.
«Извини, что я не позвонила тебе раньше», – сказала она. Ее голос был мягким. Она казалась усталой и, возможно, слегка напуганной. Однако я различила в нем нежность и поняла, что огромная раскаленная пустыня, по которой я ползла, была наказанием, существующим лишь у меня в голове. «У тебя есть минутка?» – спросила она.
«Да, – ответила я. – Примерно тысяча минут».
Это был один из тех хрупких моментов, когда мне не хотелось двигаться из-за страха, что любая внезапная суета может спугнуть одну из нас. Однако мне одновременно хотелось выбраться из клетки своей квартиры и прогуляться на свежем воздухе. Пока мы говорили, я на цыпочках спустилась по скрипучей лестнице и пошла по одной из самых тихих авеню к скамейкам вдоль реки Гудзон, где я могла сидеть, смотреть на Нью-Джерси и чувствовать лучи солнца на своих плечах, прежде чем оно зайдет за горизонт.
Мы долго говорили. Она рассказала, насколько болезненными и страшными были роды и какими чудесными и неоднозначными были первые дни материнства. Она так много не знала. Она смотрела, как люди, с которыми она была едва знакома, баюкали младенца, которого она выносила, но еще не научилась держать. Я не рассказала ей о тех мучениях, которые принесло мне то глупое смс. Я вообще не стала говорить о том сообщении. Я старалась быть хорошей подругой и просто слушать.
