Раньше я ненавидела, когда кто-то из моих подруг не пил. «Молодчина!» – говорила я, но внутри все кипело. Пить нужно было вместе, и воздержание одной из девочек являлось нарушением протокола. Я измеряла, насколько верна мне подруга, ее способностью оставаться рядом со мной. Выпьет ли она еще? Может ли она опрокинуть еще одну рюмочку ради меня? Мои подруги не всегда пили столько же, сколько я, но они всегда были рядом до рассвета.
Мы с Лизой шутили, что не можем покинуть бар, пока хотя бы одна из нас не заплачет. О чем же мы плакали? Сложно сказать. Мы обе работали редакторами и сильно уставали. Ближе к утру наши салфетки были грязными от туши, и я всегда хлопала ее по спине, когда мы уходили. Думаю, сегодня мы хорошо потрудились.
Через несколько месяцев после того, как я перестала пить, мы с Лизой пошли развлечься, и она даже не заказала пиво. Мне было больно от того, что моя трезвость стала ее наказанием.
Мой психотерапевт не понимал, в чем проблема: «Почему вы не думаете, что Лизе нравится вас поддерживать?»
Возможно. Однако все это не казалось мне правильным. У меня было много друзей-вегетарианцев, но никто из них не мешал мне есть бекон.
Думаю, где-то в глубине души я испытывала вину за то, что бросила пить. Выпивка была связующим звеном для нашей дружбы. Необходимым элементом товарищества и взаимопонимания.
Как подруга я всегда хотела выпить бутылку (или три) и поиграть в медсестру, которая утолит все печали.
Однако мой алкоголизм не сделал меня ближе к этим женщинам. В действительности произошло обратное. Когда мы с Шарлоттой последний раз пили вместе, мы с ней и несколькими нашими подругами встретились в хорошем ресторане.
Я опоздала, и официантка долго не несла мне бокал, поэтому я схватила бутылку с середины стола и отпила прямо из горла. Мое платье было надето наизнанку. («Я одевалась в темноте», – объяснила я Шарлотте, забыв добавить, что до этого я выпила три «Маргариты».) Позднее в баре мы начали разговор о женских оргазмах, и так как меня никто не слушал, мне пришлось кричать. Шарлотта дала мне 20 долларов на такси до дома, и на следующий день я написала ей электронное письмо с благодарностью. Она ответила только через два дня, что должно было стать мне первым сигналом к тому, что ей сложно подобрать слова.
«Я очень тебя люблю, – написала она, – но когда ты пьешь, ты иногда ведешь себя нерационально. В пятницу ты была не слишком дружелюбна, и компании было от этого очень некомфортно».
Мои глаза пропустили ту часть, где она писала, как любит меня, и остановились на другом отрывке. Не слишком дружелюбна. Очень некомфортно. Компании.
Женщины так осторожны с чувствами друг друга. Мы знаем, что мир метает отравленные кинжалы в наше эго (и мы сами делаем то же самое), поэтому мы мчимся друг к другу за утешением: Да, вчера все было в порядке. Да, ты хороша такая, какая ты есть. (Классический заголовок глянцевого журнала: «Подруги проводят бурную ночь, изгоняя все дерьмо жизни друг из друга».) Мы так привыкаем говорить приятные слова, что любой негативный комментарий воспринимается как предательство, и лишь за спинами мы можем говорить правду и чувствовать себя при этом комфортно. Ты слышала, что она вчера сказала? Ты заметила, как она была одета? Постоянные похвалы и сплетни, замаскированные под материнскую заботу, являются путями наименьшего сопротивления, и иногда бывает очень сложно изменить своим привычкам и сказать в лицо: «Нет, вчера не все было в порядке».
Нет хорошего способа высказать свои опасения пьющей подруге, но уже хорошо, если вы делаете это на трезвую голову. Любые ваши слова причинят боль, потому что женщина, которая пьет слишком много, приходит в ужас при мысли о том, что кто-то это заметит.
Каждый раз, когда я получала письмо, подобное тому, что написала мне Шарлотта, у меня возникало чувство, что я хожу с торчащей из штанины джинсов туалетной бумагой уже где-то 10 лет. У меня все бурлило от злости, потому что мне не нравилось, что мои ближайшие подруги шушукаются обо мне у меня за спиной, и я убеждала себя в том, что им не было бы никакого дела до моего поведения, люби меня они по-настоящему. Однако в истинной дружбе все наоборот: когда кто-то вас любит, он безгранично за вас переживает.
Теперь я не пила уже четыре месяца, что частично было связано со словами вроде тех, что написала мне Шарлотта. Я назначила ей эту встречу за обедом, отчасти чтобы показать ей, насколько я стала собранной. Я не видела ее с того самого вечера, когда схватила бутылку со стола на глазах у всех подруг, и мне хотелось заменить это воспоминание каким-нибудь более приятным.
«Прости, что со мной теперь не слишком интересно», – сказала я ей. Прости. Я так часто произносила это слово, что мне хотелось нанять самолет для воздушной рекламы и расписать голубой горизонт своим сожалением. Прости за все. После обеда я проводила Шарлотту до метро, и мы долго обнимались. Никто из нас не знал, что сказать, поэтому мы молчали.
Некоторые исцелившиеся алкоголики считают, что необходимо отдалиться от своих старых друзей, считая, что они провоцируют и оказывают дурное влияние. Но что, если именно эти люди вас спасли? Что, если именно они оплачивали ваш счет в баре и переписывались с вами, пока вы благополучно не добирались до дома? Что, если именно ваши друзья замечали ваше исчезновение и мучительно думали, как найти мягкий способ сказать: «Может, хватит?» Неужели предполагалось, что я должна исключить их из своей жизни именно сейчас, когда я особенно в них нуждалась?
Несколько месяцев спустя я вышла из супермаркета ЭКОпродуктов с бумажными пакетами в руках и поняла, что накрапывает дождь. Я потратила полчаса, чтобы поймать такси, и, когда подняла пакеты с асфальта, то поняла, что их дно промокло и размякло. Мне стоило огромных усилий засунуть их в такси и дотащить по четырем лестничным пролетам до моей крошечной квартирки. Это так меня деморализовало, что я в очередной раз задумалась: «Какого черта я живу в Нью-Йорке?»
Я размышляла над этим вопросом на протяжении многих лет. Этот город был слишком дорогим. Холодным, перенаселенным, приносящим страдания. Но, возможно, это был лучший город на земле, просто я страдала. В чем заключался источник моей горечи, а в чем – сопутствующий ущерб? Исключение одного элемента из моей жизни – алкоголя – сделало бы мои проблемы черно-белыми. Возможно, это действительно был лучший город на свете, но я не чувствовала его своим. По крайней мере, он не подходил новой мне. Я была готова вернуться в Техас.
Моя наставница предложила мне подождать год, потому что люди, бросившие пить, отчаянно пытаются сбежать от своих сложных чувств.
Алкоголики – это цирковые артисты, которые мастерски освобождаются от цепей.
Они до изнеможения тренируются в зале, занимаются распутным сексом, увлекаются странными хобби и импульсивно перемещаются по стране, чтобы жить с людьми, с которыми только что встретились. Меня же в те дни увлекала лишь работа и красные бархатные кексы. Но я все равно прислушалась к совету наставницы и подождала год. Долгое изгнание в мир рецидивов заставило меня сомневаться в собственном благоразумии.
