С одной стороны его мордочки выросла раковая опухоль. Он выглядел, как белка, прячущая за щекой орех. Я каждое утро измеряла ее размер с помощью пальцев. С размера ореха она увеличилась до лайма, а затем и до бейсбольного мяча. Перед сном я смотрела ему в глаза и говорила: «Ты сам должен сказать мне, когда придет время», хотя я прекрасно понимала, что он не сможет этого сделать.
Однажды днем я поцеловала его в нос, но при этом сморщилась только одна сторона его морды. Это странно. Я провела рукой перед его глазами, и при этом его левый глаз не закрылся. Он будто бы стал стеклянным. Я позвонила Дженнифер в ветеринарную клинику, и ее нежный голос сказал мне то, что я и так знала. На следующее утро она пришла ко мне домой в синем медицинском костюме и, скрестив ноги, села на пол в моей спальне. Она позволила мне держать Буббу, пока устанавливала катетер в его крошечную рыжую лапку.
«Это быстро», – сказала она. – Я была настолько готова, насколько собиралась.
Она ввела ему первый шприц, и он, подобно затихающему двигателю, замурчал. Его тело обмякло в моих руках. Второй шприц я не помню, но помню, как я открыла глаза и увидела Дженнифер, склонившуюся над ним со стетоскопом. По тому, как она встретила мой взгляд, я поняла, что его больше нет. Я прижалась лицом к его телу, которое еще было теплым.
Мой разум не мог угнаться за переменами. Я отнесла Буббу в машину Дженнифер и осторожно положила на переднее пассажирское сиденье. Когда я в слезах возвращалась в свой дом, то больше всего на свете хотела увидеть его на верхней ступеньке лестницы, чтобы он помог мне справиться с этим испытанием.
Боль потери была сильнейшей, но я ни разу не подумала: «Алкоголь мне поможет. Знаете, чего требует это кошмарный день? Выпивки». Я наконец-то поняла, что алкоголь не избавляет от боли, а просто откладывает ее на потом.
Не знаю, когда это произошло, но я перестала хотеть выпить. Не скажу, что никогда не скучаю по алкоголю, потому что это периодически случается, но безудержное желание исчезло. «Счастливый час» наступает и проходит, а я этого не замечаю. Кружка пенного больше не манит меня. Вывески баров, мигающие неоновыми огнями, выглядят ровно как то, чем они и являются: красивыми средствами привлечения внимания.
Когда-то такие перемены казались мне недостижимыми. Женщина, которая пряталась в шкафу, понимала, что жизнь ее окончена и что сейчас она существует на чем-то вроде искусственного легкого. Хотела бы я тогда знать, насколько мне станет легче.
На протяжении долгих лет я пребывала в замкнутом кругу тревог и вопросов. Я алкоголик? Является ли алкоголизм болезнью? А что, если?.. Те, кто склонен больше всего думать, пьют сильнее всех. Когда я перестала пить, моя жизнь улучшилась, а сила духа вернулась. Лучшая жизнь требует баланса. Иногда вам нужно отказаться от чего-то, чтобы все остальное пришло в равновесие.
Иногда я наблюдаю за женщинами в барах. Я вижу, как они держат в руках бокал вина и как их влажный изгиб губ поблескивает на свету. Смотрю на их юбки, крошечные, как салфетки, и высоченные каблуки, но я больше им не завидую. Возможно, в определенном возрасте мы все же начинаем получать удовольствие от того, кто мы есть на самом деле. Или, возможно, мне просто стало легче.
Одна моя знакомая рассказала о том, как она всегда была девушкой из первого ряда на всех live-концертах. Она протискивалась к тому месту, где глаза ей обжигали софиты, а громкоговорители заставляли ее тело содрогаться. Перестав пить, она начала скучать по прежней жизни, но затем поняла: трезвость – это и есть полная жизнь. Никаких наушников. Никакого безопасного расстояния. Все вокруг на максимальной громкости. Все сложности мира вибрируют в твоей груди.
Я хожу на собрания АА и часто не могу поверить в то, через какие страдания приходится проходить другим людям. Кто-то из них потерял ребенка, кто-то – мужа. Я и не представляла, что жизнь меня так бережет. Я же была в шоке от утраты 17-летнего кота.
– Я бы хотела быть жестче, – пожаловалась я Мэри.
– Ну да, ты не жесткая, – сказала она и засмеялась. – Жесткий – это просто позиция. Ты лучше. Ты стойкая.
Я до сих пор плачу почти каждое утро, когда просыпаюсь и понимаю, что Буббы нет рядом. Ненавижу смотреть на окно второго этажа, где он уже никогда не будет сидеть и радостно мяукать, увидев, как я открываю калитку. Теперь я знаю, как начинать все сначала, и это значит, что я могу начинать все с чистого листа столько раз, сколько будет необходимо. Прекрасно понимаю, что величайшие испытания моей жизни еще впереди. Немного переживаю из-за этого, но в целом готова ко всему.
Забавно, но когда-то я думала, что алкоголь делает меня взрослой. В детстве я брала из родительского шкафа винный бокал, и его тяжесть казалась мне воплощением независимости. Я играла не в чаепитие, а в коктейльную вечеринку, потому что по телевизору показывали, что гламурные люди ходят на такие. На самом деле алкоголизм стал для меня продолжением подросткового возраста. Невероятно веселым, удивительно сложным, эмоционально ограниченным подростковым возрастом.
Отказ от выпивки стал первым по-настоящему взрослым поступком в моей жизни. Так началась взрослая жизнь женщины.
Я каждый год навещаю Анну. Трачу по 10 часов, чтобы доехать на машине из Далласа до ее дома в Западном Техасе, но меня это не смущает. Шум колес хорош для медитации. Непрерывное движение успокаивает мой мозг. Синева неба включает в себя много оттенков синего: молочную синеву степи, яркую синеву пустыни.
В машине я слушаю поп-песни, трехминутные заряды хорошего настроения. Моя машина напоминает передвижную дискотеку 70-х: ELO, BeeGees, Queen. Пока я еду по пустым дорогам, пою с тем упоением, которое раньше приносил лишь алкоголь, и задумываюсь, можно ли как-то взять это волшебное чувство и растянуть его на всю оставшуюся жизнь.
У нас с Анной за спиной 20 лет таких воссоединений. Столько лет объятий, расспросов о приключениях на дороге и вежливых споров о том, кто занесет сумки в дом. Каждый раз, когда мы с Анной чувствуем, что отдаляемся друг от друга, даже если сидим рядом на диване, я говорю себе, что 20 лет – это внушительный срок.
Раньше количество прошедших лет пугало меня. Пару лет назад я приехала к Анне в гости, и мы сильно повздорили в ее машине. Было темно, и мы остановились перед железнодорожными путями, разделяющими город. Мигал красный сигнал, пока грузовые вагоны проносились мимо. Я сказала ей довольно жестко: «Не думаю, что ты понимаешь, каково быть незамужней и одинокой». На это она совершенно спокойно ответила: «Не думаю, что ты понимаешь, каково быть замужем и с ребенком».
Это краткое содержание всех споров, которые случались между нами на протяжении многих лет. Белый шлагбаум поднялся, и мы поехали дальше.
На этот раз я хотела, чтобы все было иначе. Я знала, что ее жизнь изменилась, но я верила, что для меня в ней все равно останется место. Я свернула на каменистую дорогу, ведущую к ее дому, и увидела, как Анна шутливо танцует, указывая мне на подъездную дорожку. Элис стояла за стеклянной дверью и наблюдала. Сложно представить себе место, более отдаленное от Нью-Йорка. У нее на заднем дворе были веревки для сушки белья, а перед домом рос кактус.
