И каждый раз, когда он уходил, Кийя словно умирала. Спотыкаясь, бродила она по своим покоям, не находя места. Подолгу лежала в постели, вдыхая его запах, впитавшийся в простыни. Проклинала судьбу за то, что они не родились безвестными крестьянами, живущими тихой и правильной жизнью, ничего не ведая и лишь любя друг друга. Проклинала нравы этой страны, где купец, ремесленник или жрец жили в браке с одной женой, а у фараона их были сотни. Горько осознавала, что могла бы стерпеть даже сотню ни к чему не обязывающих увлечений своего возлюбленного, нежели одну непобедимую соперницу, каковой была Нефертити. «Чем же ты его так привязала, ведьма?» — вопрошала Кийя и исступленно грозила небу кулаками. Но когда Эхнатон приходил, она ничем не показывала своих терзаний. Всегда гостеприимная, изысканно одетая, веселая и шаловливая, она встречала его и играла в те игры, в которые он хотел. Только изредка робко спрашивала:
— Ну почему ты не останешься подольше?
— Не могу, дорогая, ты же знаешь.
— Тебе же здесь хорошо, ты сам говорил.
— Истинная правда, любимая, хорошо. И всегда мучительно уходить.
— Ну почему же тогда?..
— У меня есть обязанности. Там — работа, здесь — развлечения.
Они умели развлекаться. Вместе пристрастились к охоте, где Кийя выказывала навыки, полученные еще на родине. Она метко стреляла из лука, метала ножи и уверенно управляла лошадьми.
— Ты меня поражаешь все больше и больше, азиатка, — говорил фараон со смесью насмешки и восхищения.
Однажды, охотясь на льва в пустыне, Эхнатон и Кийя оторвались от свиты, увлекшись гонками на колесницах. Они уже полдня загоняли зверя и теперь, напав на его след, от радости потеряли голову и мчались во весь опор. Вскоре на горизонте появился матерый самец, уже порядком выбившийся из сил. Заметив погоню, он остановился и приготовился к обороне. Эхнатон стремительно приближался к нему, подняв копье на изготовку. Кийя на своей колеснице держалась чуть поодаль, чтобы не испортить господину победу над хищником. Никто не ожидал, что лев окажется настолько отчаянным, что решится прыгнуть на мчащуюся колесницу. Одним ударом он сломал лошади шею и приготовился к новому прыжку. Фараон успел спрыгнуть с колесницы, на полном ходу завалившейся на бок, и, не удержавшись, покатился кубарем по песку. Но не успел он подняться на ноги, как зверь оказался прямо перед ним.
Не задумываясь ни на мгновение, Кийя погнала колесницу на льва. Скорее охотничье чутье, чем быстрота мысли, подсказало ей, что хищника надо сбить с толку и отвлечь, не теряя ни секунды. Когда лев уже подобрался для прыжка на свою жертву, перед ним резко затормозила колесница. Лошадь встала на дыбы, дико храпя и закрывая собой сжавшегося на песке человека. Не давая зверю опомниться, Кийя молниеносно выхватила кинжалы и метнула их, целясь в шею. Один из них скользнул вдоль туловища льва, лишь слегка ободрав шкуру, а другой воткнулся в загривок. Обезумевший от боли хищник прыгнул на нее. За миг до удара огромной лапы Кийя соскочила с колесницы на землю, но далеко она уйти не успела. Разинув огромную пасть и роняя на песок длинные нити слюней, зверь оглашал рыком всю пустыню и неуклонно приближался. У Кийи мелькнула мысль, что настал момент прощаться с жизнью.
Но не успела обдумать, какими именно словами это сделать, как все закончилось. Она уловила только стремительное движение смуглых окровавленных рук в золотых браслетах. С глухим бульканьем лев завалился на бок и судорожно царапал когтями землю. Из его глотки торчало древко копья и хлестала кровь. Эхнатон отошел подальше от умирающего, но все еще опасного зверя и с тревогой присел рядом с Кийей. Его грудь вздымалась, как у загнанного животного, руки слегка дрожали, но голос был ровным.
— Ты не ранена?
— Нет… — Кийя смотрела на него во все глаза. — Господин, ты проткнул его копьем почти насквозь! Мой бог, откуда в человеке столько силы?
— Я ведь не простой человек, верно? — усмехнулся фараон, потом посерьезнел и сказал: — Я испугался, что могу потерять тебя, и Отец небесный придал мне сил.
Чтобы услышать эти слова, Кийя без сожаления отдала бы жизнь. Ее затрясло, как в нервном припадке, смех и слезы смешались, заставляя захлебываться.
— Ты спас меня, любимый. Ты спас мою жизнь.
— Ты спасла меня первой. — Эхнатон посмотрел на мертвого льва и задумчиво проговорил: — Могли умереть… Очень просто…
Они сидели друг напротив друга, тяжело дыша, в песке, пыли и крови. Корона слетела с головы царя, парик Кийи съехал набок. Смотрели друг на друга новым взглядом, будто только что познакомились. Двое, не блистательный фараон и его вторая жена, а просто мужчина и женщина посреди дикой пустыни, только что избежавшие смертельной опасности. Внезапно, повинуясь древнему инстинкту самца-победителя, он бросился на нее, рыча, как голодный зверь. Она, забыв про все тонкости и премудрости любовного искусства, бросилась ему навстречу. Жадно, нетерпеливо они сцепились на песке, измазавшись в львиной крови с головы до ног, и отдались своему порыву со всей силой и страстью людей, для которых этот раз может быть последним.
Позднее, нежась в ванне с ароматическими маслами и потягивая молодое вино, они со смехом вспоминали это приключение. Служанки массировали их расслабленные плечи, музыканты наигрывали красивую мелодию, в курильницах слабо тлели дурманящие травы, распространяя вокруг себя благоухающий туман. Руки Кийи распластались по краю ванны, а ноги под водой дразнили мужские органы Эхнатона. Ему доставляло удовольствие делать вид, что ничего не происходит, и поддерживать непринужденный разговор:
— Мое величество желает, чтобы ты научила меня метать ножи так же ловко, как делаешь это сама.
— Тогда пусть ваше величество обещает, что научит меня метать копье так же ловко, — в тон отвечала Кийя, и ее гибкие ступни обхватили напрягшийся фаллос.
— Боюсь, с копьем ты не справишься, оно слишком тяжелое.
— А я сильная. — Ступни перестали беспорядочно забавляться и начали равномерно двигаться.
— Не столько сильная, сколько ловкая… ммм… быстрая… да… ооо… — На мгновение Эхнатон запрокинул голову назад, и Кийя с удовольствием ощутила, как выплескивается семя. — Но если очень хочешь, научу, — закончил он фразу как ни в чем не бывало.
Вечером Кийя провожала его, как обычно, со слезами на глазах. Но в глубине сердца поселилась надежда, что в этот день между ней и мужем протянулась невидимая нить, что свяжет их жизни крепче.
Видно, так устроен человек — ему всегда мало. Чем чаще фараон гостил в Мару-Атоне, тем больше Кийя скучала. Чем дольше он оставался, тем труднее ей было его отпускать. Происходило непоправимое — она привыкала к его близости. Если раньше любовь Эхнатона была редким и ценным подарком, то теперь день без его любви был пыткой. Она сходила с ума от ревности, самой сладкой грезой ее стало мысленное убийство соперницы самыми жестокими и зверскими методами.
— Скажи, ты меня любишь? — допытывалась она у царственного супруга.
