На лице толстяка появилось негодование:
— Феликс! А что ты купил новорожденному мальчику?
— Девочке, — поправила я, — она пока у Маши в животе.
— Уже один раз объяснил, — холодным, как сосулька, голосом протянул Дегтярев, — деление младенцев по гендерному признаку придумали владельцы лавок, чтобы продать массу ненужных вещей глупым людям, которые, веря рекламе, покупают одним ребятам розовое, другим голубое. Ерунда! Глупость!
— Саша, человечество состояло из мужчин и женщин задолго до открытия первого торгового центра на Земле. Вспомним, что Бог создал Адама и Еву… — начал Маневин.
— Немедленно дай конкретный ответ на мой четкий вопрос, — топнул ногой толстяк. — Что ты купил ребенку? А тебе, Дарья, напомню: малыш уже существует, он рад моим подаркам. Просто пока любуется ими из живота.
— Я успел заехать лишь в один в магазин, допоздна лекции читал, — смутился Маневин, — но там не нашлось ничего нужного.
— Если сам не преуспел, негоже других критиковать, — отрезал Александр Михайлович, — вот я бросил все дела и помчался Мишеньке за подарком.
— Ты уже имя придумал, — восхитилась Манюня, — девочка Миша! Оригинально.
Дегтярев показал на здоровенную машину.
— Дарья, садись!
Я посмотрела на сиденье.
— Зачем?
— Ты подходишь по размеру и росту, — заявил полковник, — горшок рассчитан на особей от нуля до пятнадцати лет. Сколько ты весишь?
— Сорок пять кило, — ответила я.
— Отлично, — потер руки полковник, — в руководстве по эксплуатации указано: предельная тяжесть малыша — восемьдесят килограммов.
— Хорош ребеночек, с полтонны жеребеночек, — не удержался от сарказма Юра.
— Не собираюсь прилюдно пользоваться горшком, — возразила я. — Почему ты решил на мне эксперимент ставить? Есть другие домочадцы.
Дегтярев насупился.
— Кто? Маша в положении. Юра?
— Я вешу восемьдесят пять, — быстро заявил зять.
— А я девяносто, — живо сообщил Феликс.
— Во мне восемьдесят кило и сто граммов, — заявил полковник.
Я отвела глаза в сторону. Ну да! Учитывая, что толстяк плавно перешел из пятьдесят четвертого размера в следующий, он сейчас нагло соврал. На мой взгляд, Александр Михайлович тянет на центнер с гаком, и гак этот килограммчиков десять.
— Вот видишь, одна ты годишься, — не отставал Дегтярев, — садись.
— Я готов испытать подарок, — предложил Коробко, выходя из кухни, — сегодня утром весы цифру семьдесят четыре показали. Что надо делать? И где горшок? Это же простое сиденье.
Я испытала чувство глубочайшей признательности помощнику по хозяйству.
Полковник быстро поднял подушку.
— Вот! Горшок прикрыт.
— Весьма разумно, — похвалил покупку Женя, — но поскольку не очень-то прилично при всех брюки снимать… Минуточку!
Коробко сбегал на кухню и принес пластиковую двухлитровую бутылку воды.
— Имитация! Налью жидкости в горшок.
— Гениально, — восхитилась я. — Но зачем столько сложностей? Евгений просто порулит по комнате, а мы, глядя на него, представим, что это девочка Миша, которую обучают попису.
Полковник с подозрением посмотрел на меня, но потом, ошибочно решив, что я не подтруниваю над ним, вполне мирно объяснил:
— Женя правильно придумал. В зависимости от веса того, что напрудил в чудо-горшок младенец, включаются разные интересные штуки.
— Да ну? — восхитился Феликс. — Например?
— Не спеши, сейчас увидишь, — пообещал Дегтярев. — Когда мне в магазине автомобиль демонстрировали, консультант тоже бутыль с водой использовал. Ездил и подливал ее постепенно.
— Почему ты сразу не сказал, что так можно? — удивилась я.
— Не успел, — отрезал полковник, — только рот открыл, ты заорала: «Не хочу! Не стану! Катись со своим подарком дальше Новгорода!» Вечно ты со мной споришь, договорить не даешь.
— Неправда, — возмутилась я, — никогда не спорю.
— Пусть Евгений сделает так, как предлагает Дегтярев, — попросила Маша.
— Конечно, — согласилась я.
Не стоит спорить с толстяком, тот всегда остается при своем мнении.
Глава 17
Евгений поставил ноги на педали, резво поехал по комнате и заметил:
— Немного неудобно. Колени почти в нос упираются.
— Машина не рассчитана на ваш рост, — хмыкнул Феликс.
— Нет чтобы порадоваться, так вы всем недовольны! — вздохнул Дегтярев. — Плесни немного воды в горшок.
Коробко притормозил и наклонил бутылку. Ба-бах!
Я подпрыгнула. Афина завыла и напрудила лужу на паркете. Она боится резких громких звуков, у нее на них мигом срабатывает мочевой пузырь. Наверное, псина собирается удирать, а бежать легче, когда меньше весишь, поэтому она и освобождается от лишней жидкости. Хучик упал на спину и задрал все четыре лапы. Мопс тоже боится шума, но у него свой способ защищаться от него: Хуч прикидывается мертвым, справедливо полагая, что труп пса никуда не годная вещь, поэтому никто его не тронет.
— Офигеть! — заорал ворон Гектор.
Мафи завыла во всю мощь своих легких, кот Фолодя изогнулся дугой и ускакал к лестнице. Даже глуховатая пуделиха Черри затрясла головой, а я начала громко и часто икать. Остальные присутствующие замерли с выпученными глазами, все, кроме Дегтярева.
— Живо крути педали, — велел он Евгению.
Коробко вздрогнул и выполнил приказ.
— «Шумел камыш, деревья гнулись, а ночка темная была, — заорал горшок, — одна возлюбленная пара всю ночь гуляла до утра-а-а-а-а!»
Снова раздалось: ба-бах! Афина опять присела, но дважды за пять секунд даже ей слабо пописать. Хуч, который не успел встать, подумал, что он плохо прикидывается покойником, поэтому закатил глаза и высунул язык.
— Офигеть! — вновь завопил ворон Гектор.
С лестницы донесся громкий топот, меня всегда удивляет, ну почему грациозный кот Фолодя, способный ловко ходить по самому краю стола, носится по ступенькам, топоча как стадо носорогов. Черри легла на пол и засунула голову под буфет. Мафин вой перешел в другую тональность. Теперь он звучал как сирена воздушной тревоги. У меня пропала икота, зато стало дергаться веко и затряслась голова.
— Что это? — прошептала Маша.
— Здорово, да? — обрадовался полковник. — Музыкальная награда. Ребенок быстро понимает: когда он сходит в горшок, для него заиграет прекрасная народная песня. Хит! Малыш хочет ее еще раз послушать и опять писает. Евгений, лей воду.
