Дверь комнаты отворилась, и вошел третий подмастерье, Блонден.
— Виконт де Таванн вернулся из Версаля? — спросил Жильбер.
— Нет еще, — ответил подмастерье, — но как только он вернется, первый камердинер отдаст ему ваше письмо.
— Хорошо! — сказал Жильбер, знаком разрешив подмастерью уйти.
Рупар, Урсула, мадам Жереми и мадам Жонсьер сидели в комнате за салоном и смотрели друг на друга с выражением нескрываемого любопытства. Две служанки стояли у камина, три подмастерья — у стеклянной двери, отделявшей комнату от салона.
— Друзья мои! — начал Жильбер. — Вы все глубоко огорчены трагическим происшествием, поразившим нас. Вы все любите Сабину, вы жаждете так же, как и мы, узнать правду, раскрыть это злодеяние. Вы нам поможете, не правда ли?
— Да-да! — отозвались в один голос мадам Жереми, мадам Жонсьер и Урсула.
— Начнем по порядку, — сказал Жильбер. — В котором часу вы вчера уехали в Версаль? — обратился он к Дажé.
— В восемь утра.
— И вы не возвращались сюда ни днем, ни вечером?
— Нет.
— Когда вы уезжали, в каком расположении духа была Сабина?
— Она была, как обычно, весела, счастлива, я не видел и тени печальных мыслей в ее глазах.
— Она спрашивала вас, когда вы вернетесь в Париж?
— Этим она не интересовалась.
— Можете сообщить что-либо еще? Припомните хорошенько.
— Нет, ничего особенного не припоминаю.
— А ты, Ролан, в котором часу оставил сестру?
— Я вернулся ужинать в шесть часов. Сабина была весела, по обыкновению. Она спрашивала меня, приходил ли ты в мастерскую. Я ей ответил, что ты не был, тогда она немножко расстроилась. Я ей объяснил, что ты должен заниматься с оружием в своей лавке на набережной и что я увижу тебя вечером, потому что мы будем работать вместе. Она снова улыбнулась. Потом спросила меня, говорил ли я с тобою о Нисетте. Я ответил, что прямо сказал тебе о моих намерениях и желаниях. Сабина поцеловала меня. Мысль о двойном союзе очень обрадовала ее. Когда я расстался с ней, она была взволнована, но это было радостное волнение.
— И после ты не виделся с ней?
— Я увидел ее только сегодня утром, когда ее принесли.
— Ты вернулся домой вечером?
— Да. Я прошел в свою комнату, думая, что Сабина уже спит.
— И ты ничего не заметил ни снаружи, ни внутри дома, что указывало бы на следы насилия?
— Ничего.
— Это все, что ты знаешь?
— Совершенно верно.
Жильбер сделал знак Фебу подойти.
— Что происходило здесь вчера вечером? — спросил он.
— Ничего особенного, — ответил подмастерье. — Леонар и Блонден знают это так же, как и я. Мадемуазель Сабина сидела в салоне целый вечер и вышивала.
— Приходил кто-нибудь?
— Камердинер маркиза де Коссада, лакей главного откупщика Бежара и камердинер герцога Ларошфуко.
— Больше не было никого?
— Кажется, нет.
— Да, — начала Жереми, — я…
— Извините, — перебил ее Жильбер, — я сейчас выслушаю вас, но позвольте мне продолжать по порядку. В котором часу вы закрыли салон? — обратился он к подмастерьям.
— В половине десятого.
— Запирая двери и окна, вы ничего не заметили, ничего не увидели?
— Решительно ничего. Мадемуазель Сабина пела, когда мы запирали ставни. Да, — прибавил Феб, — мадемуазель Сабина казалась очень веселой.
— Она не собиралась никуда идти?
— Кажется, нет.
— Вечером не приносили писем?
— Не приносили ничего. Закрыв салон, — продолжал Феб, — мы пошли наверх, между тем как мадемуазель провожала этих дам по коридору.
— Вы ничего больше не знаете?
— Ничего, — ответили три подмастерья.
— А ночью вы ничего не слышали?
— Решительно ничего.
Жильбер обернулся к мадам Жереми и мадам Жонсьер.
— А что известно вам? — спросил он.
— Ничего существенного, — ответила мадам Жереми.
— А позже, вечером или ночью, вы ничего не слышали?
— Ровным счетом ничего, — сказала мадам Жонсьер, — что могло бы привлечь мое внимание.
Жильбер посмотрел на служанок и спросил:
— Кто из вас оставался последней с мадемуазель Сабиной? — спросил он.
— Иснарда, — с готовностью ответила Жюстина. — Она всегда ухаживает за мадемуазель больше, чем я. — Посторонившись, чтобы пропустить Иснарду вперед, она сказала: — Говори же!
— Я ничего не знаю, — сказала Иснарда, и лицо ее вспыхнуло.
— Ты оставалась с Сабиной, когда она заперла дверь в коридор? — спросил Жильбер.
— Кажется… — пролепетала служанка.
— Как? Тебе кажется? Ты в этом не уверена?
— Я… не знаю…
— Кто запер дверь: она или ты?..
— Ни она, ни я…
— Но кто же?
— Никто…
— Как! Никто не запирал дверь из коридора на улицу?
Иснарда не отвечала, она нервно теребила конец фартука, потупив взгляд.
— Я не знаю…
— Ты провожала ее в комнату?..
— Я не знаю…
— Приходил ли к ней кто-нибудь, пока ты была с ней?
— Я не знаю…
При этой фразе, повторенной в третий раз, Жильбер посмотрел на Дажé и Ролана. Отец и сын выглядели сильно взволнованными.
— Иснарда, — горячо сказал парикмахер, — ты должна объяснить…
— Сударь, — сказала служанка, сложив руки, — умоляю вас, не спрашивайте меня ни о чем!..
— Почему же? — вскрикнул Ролан.
Жильбер снял распятие со стены и подал его Иснарде.
— Поклянись над этим распятием, что ты не знаешь ничего, что ты не можешь ничего сообщить нам, а я тебе поклянусь, что не стану тебя больше ни о чем расспрашивать.
— Сударь, умоляю вас… — сказала Иснарда, молитвенно сложив руки, и упала на колени перед парикмахером.
— Говори! Скажи все, не скрывай ничего! — уговаривали ее в один голос мадам Жереми и мадам Жонсьер.
— Говори же, — прибавила Жюстина.
Иснарда стояла на коленях с умоляющим видом.
— Еще раз спрашиваю тебя: будешь ли ты говорить? — сказал Жильбер.
— Как! — закричал Дажé. — Моя дочь ранена, она умирает, она не может говорить, а эта гадина не желает нам отвечать!
