Король вскрикнул от восторга. Амазонка проехала перед ним, быстро вынула из колчана стрелу, вложила ее в лук и пустила… Стрела эта была крошечной, забавной — она не могла причинить вреда. Стрела попала королю прямо в сердце, отскочила и упала на балкон. Амазонка исчезла… Людовик остался неподвижен, как будто стрела сразила его наповал.
— Снова она! — прошептал король, когда исчез последний вихрь пыли, поднятой быстрым галопом лошади. — Снова она!..
Король поднял стрелу и рассмотрел ее. Она оказалась настоящим чудом, поскольку была сделана из коралла, белые перья крепились изумрудными гвоздиками, а наконечник украшало бриллиантовое сердце. Именно это сердце и ударилось о сердце короля. Людовик обернулся со стрелой в руке и увидел Бине, державшего в руках петушка.
— Поистине сегодня — день сюрпризов! — заметил король. — Ну, что сказал ювелир?
— Он предлагает за петуха девятьсот тысяч франков наличными, государь.
— Что ж, — сказал Людовик, улыбаясь, — если у Петушиного Рыцаря целая коллекция подобных вещиц, то о нем нечего жалеть.
Король еще не закончил, как за окном раздалось звонкое «кукареку».
— Ну, — сказал Людовик, — на этот раз это уж слишком! Я выясню, что это такое.
XVIII. Жильбер и Ролан
В нескольких шагах от салона королевского парикмахера Дажé располагалась лавка чулочника Рупара, мужа Урсулы, приятельницы мадам Жереми и мадам Жонсьер.
В тот день, когда король провел в Шуази полное волнений утро, перед лавкой Рупара собралась толпа. Соседи и соседки разговаривали, размахивая руками, и число их увеличивалось каждую минуту. Вопросы и ответы произносились с жаром и так быстро, что ничего невозможно было разобрать.
— Так это правда? — говорила только что подошедшая мадам Жонсьер.
— Совершенная правда, — ответили ей.
— Он пойман?
— Да.
— Но как же это случилось?
— Его арестовали…
— Петушиный Рыцарь схвачен! — повторяли все.
— Кукареку! — закричал пронзительный голос.
Толпу охватил ужас, все замолчали, потом громкий хохот заставил всех покраснеть. Оказалось, двенадцатилетний мальчик, проходивший мимо, вздумал пропеть петухом и убежал опрометью, чтобы избежать наказания, которого заслуживала его шутка.
— Шалун! — прошептал Рупар.
— А Дажé не возвращался? — спросила мадам Жонсьер.
— Нет еще, — ответила Урсула. — Ах! Если б он был здесь, он рассказал бы нам что-нибудь.
— А! Вот его будущий зять, месье Жильбер, — сказала мадам Жереми.
— Какой странный этот Жильбер, — заметила Урсула.
— Почему же?
— Он похож на медведя. Никогда не говорит ни с кем, — сказала мадам Жереми.
— И едва поклонится, — прибавила Урсула.
— О! В последний раз, когда я его видел, — сказал Рупар, — он был любезен… мил…
— Уж ты скорее дашь себя повесить, чем согласишься с мнением других, — заявила Урсула.
Мадам Жереми не ошиблась: действительно Жильбер в простом костюме оружейника шел быстрыми шагами по улице к лавке Дажé. Проходя мимо собравшейся толпы, Жильбер слегка поклонился, но не остановился, не подошел к собравшимся, а сразу прошел в салон парикмахера.
Пробило пять часов, и в салоне было сумрачно. Молодая девушка сидела за прилавком на том месте, которое обыкновенно занимала Сабина. Этой хорошенькой девушкой была белокурая Нисетта. Возле нее сидел молодой человек лет двадцати пяти, с приятным открытым лицом. Это был сын Дажé Ролан.
Увидев Жильбера, Нисетта слегка вскрикнула, а Ролан отодвинулся. Жильбер запер дверь и улыбнулся.
— Вы, похоже, тоже обсуждаете важное известие! — сказал он.
— Какое, брат? — спросила Нисетта.
— Арест Рыцаря.
— Я не хочу об этом и думать.
— Почему?
Нисетта отошла от прилавка и, прижавшись к груди брата, подставила ему свой лоб.
— Потому что Сабина еще не выздоровела, — сказала она.
Жильбер сделал нетерпеливое движение.
— Ты все еще думаешь, что Сабину ранил Рыцарь?
— Конечно!
— А я вот так не думаю!
— Это не моя вина, Жильбер, это сильнее меня. Ты мне говоришь, что Петушиный Рыцарь не совершал этого преступления, а меня уверяет в противном какое-то внутреннее чувство.
— Полно, дитя! — сказал Жильбер, переменив тон. — Перестанем говорить об этом.
Он по-братски пожал руку, которую протягивал ему Ролан. Держа Нисетту правой рукой, а руку Ролана левой, Жильбер легонько отдалил их от себя и, поставив рядом, обвел обоих проницательным взглядом. Они были в лавке одни.
— Вы сидели очень близко друг к другу, когда я вошел, — сказал он строгим тоном.
— О брат! — сказала Нисетта, покраснев.
— Жильбер… — начал Ролан.
— Не сердитесь, — возразил Жильбер самым кротким и самым дружелюбным тоном, — выслушайте меня, милые друзья, и отвечайте так же, как я с вами буду говорить, со всей откровенностью и добросердечием.
Эта маленькая сцена, происходившая в пустом салоне на оживленной улице, была трогательна в своей простоте. Сразу чувствовалось, что эти три человека питали друг к другу истинную привязанность.
— Ролан, — сказал Жильбер после минутного молчания, — ты по-прежнему любишь Нисетту?
— Люблю ли я Нисетту?! — вскрикнул Ролан взволнованным голосом. — Люблю ли я Нисетту? Я ее обожаю!
— Я верю, — ответил Жильбер. — Ты же любишь Ролана? — обратился он к Нисетте.
Она закрыла лицо руками и прижалась к груди брата.
— Да! — прошептала она. — Больше жизни.
Жильбер поднял глаза к небу, как бы благодаря Бога.
— Что ж, друзья мои, — продолжал он, — любите друг друга честно, и скоро Господь благословит ваш союз.
— Но когда? — спросили в один голос Ролан и Нисетта.
— Теперь уже скоро!
— Почему не назначить свадьбу теперь, когда выздоровление Сабины несомненно? — спросила Нисетта.
— Потому что надо подождать.
— Зачем?
— Именем нашей матери, Нисетта, не расспрашивай меня: это не моя воля, а ее. Ты выйдешь замуж на другой день после того, как я отведу тебя на ее могилу.
— О, с каким нетерпением я ожидаю этого благочестивого утешения! — сказала девушка.
Они крепко пожали друг другу руки, и Ролан спустился с лестницы. Жильбер остался один на площадке. Его выразительное лицо просветлело.
