Извозчик и лакей поверх ливрей были одеты в широкие плащи с большими рукавами, спасавшие их от холода.
— Скажите моему господину виконту де Сен-Ле д’Эссерану, — сказал лакей швейцару гостиницы, — что карета подана!
— Иду, иду! — проворчал швейцар, медленно поднимаясь по лестнице.
Лакей вернулся к карете. Прошло довольно много времени, потом послышались громкие голоса и смех. Дверь передней с шумом открылась, и молодой человек, одетый чрезвычайно модно, смеясь, спустился с лестницы. На вид ему было лет двадцать пять. Он щеголял в сером сюртуке с розовой отделкой, бархатных панталонах, в розовом атласном, расшитом серебром жилете и треугольной шляпе с золотой тесьмой. Пуговицы на сюртуке и жилете, пряжки на подвязках и на башмаках, цепочка часов были серебряными с бриллиантами и рубинами. На безымянном пальце левой руки молодого человека сверкал великолепный перстень: рубин в россыпи бриллиантов, в правой руке он держал табакерку, также украшенную бриллиантами и рубинами.
— Право, любезный граф, — говорил он, не оборачиваясь, — вы самый удивительный, самый блестящий, самый фантастический человек, какого я когда-либо встречал. Если вы захотите, то через неделю сделаетесь предметом восторга и обожания всего двора…
Сказав эти слова, он обернулся. В двух шагах от него к парадной двери особняка шел другой мужчина. Это был человек среднего возраста, бесподобно сложенный, с благородной осанкой. Лицо у него было остроумное, выразительное, подвижное и очень смуглое, как у араба, брови черные и очень густые, глаза блестящие, взгляд проницательный. Его единственным украшением были пуговицы и пряжки из бриллиантов необыкновенной величины.
Лакей, ждавший своего господина, бросился к карете и открыл дверцу.
— Садитесь же, милый граф, — сказал молодой щеголь, пропуская спутника.
Оба сели в карету. Слуга с непокрытой головой почтительно ожидал приказаний.
— В таверну «Царь Соломон»! — крикнул щеголь.
Дверца закрылась, и карета покатила вслед за парой великолепных нормандских лошадей. Некоторое время молчание царило внутри кареты. Вдруг тот, кто сел первым и занял правое, почетное место, обернулся:
— Хохлатый Петух! — сказал он шепотом, но тоном необычайно твердым. — Сегодня вечером мы выйдем на новый путь!
— Начальник! — ответил молодой человек. — Вы удостоили меня вашим доверием — я оправдаю его.
— Ты знаешь половину моих тайн.
— А моя преданность принадлежит вам без остатка.
— Я верю.
XXII. Таверна «Царь Соломон»
То, что сегодня называется ресторанами, в старину звали тавернами, и самой знаменитой была таверна «Царь Соломон». Тридцать лет за ее столами веселились принцы крови, вельможи и банкиры. Она занимала большой дом на углу улиц Шостри и Тиршан.
Была половина седьмого, яркий свет освещал таверну изнутри. Внизу располагались лавка, кухня, а вокруг дома — сад с аккуратно подстриженными деревьями. На первом этаже находились обширные залы для больших обедов, на втором — отдельные номера.
В комнате номер семь на столе стояли четыре прибора. Здесь находились только две особы — мужчина и женщина. Женщина высокая, в ярком наряде, с бесстыдным взглядом, развязными манерами была той самой особой, которую мы видели у Петушиного Рыцаря и которую публика звала просто Бриссо. Она сидела у камина в большом кресле и грелась у огня. На камине стояли графин и стаканы, наполовину наполненные.
Мужчина, сидевший или, скорее, полулежавший на кресле, был высок и худощав; лицо у него было утомленное, губы полные, глаза круглые и маленькие. Этот человек выглядел потрепанным, пресыщенным и хитрым, его некогда щегольский костюм дворянина был грязным и засаленным.
— Отрада моего сердца, любовь моего прошлого и прошлое моей любви, — сказал он, — ты не ожидала, что будешь сегодня ужинать со мной?
— Я думала, что ты так осажден твоими кредиторами, — ответила Бриссо, — что не осмеливаешься выходить из дому.
— Я теперь самое счастливое существо во всей Франции и Наварре.
— Каким образом?
— Со вчерашнего дня у меня есть особняк, сад, слуги, лошади, экипажи, и я послал к дьяволу всех моих кредиторов.
— У тебя есть все это? — удивилась Бриссо.
— Представь себе!
— Где же твой особняк, я приеду к тебе с визитом.
— В Тампле у принца Конти. Его высочество просил меня занять комнату в его особняке, что чрезвычайно удобно, потому что Тампль, жилище принца крови, неприкосновенен, и я могу говорить из моего окна прокурорам и агентам месье Фейдо все, что захочу, а они не могут сделать ничего — им остается кланяться в моем лице дворянину дома принца.
— Ты дворянин дома принца Конти?
— Да. Я, Шарль Жак Луи Опост де Рошель, шевалье де ла Морлиер, родившийся в Гренобле 12 мая 1701 года в благородной и старинной семье, имею честь занимать должность в доме принца Конти.
— Должность… какую?
— Человека любезного, приятного и полезного.
— Ты ему нужен — это я поняла.
Морлиер опорожнил свой стакан.
— Пресмешная мысль, — продолжала Бриссо, — принцу взять к себе такого человека…
— Молчи! Не забывай, с кем ты говоришь.
— Кто тебя представил принцу?
— Я сам.
— И он тебя принял?
— Весьма любезно, за завтраком…
— И пригласил тебя?
— Нет, но он выслушал меня. И вот что я ему сказал.
Морлиер встал и принял позу, которую он, вероятно, принимал, когда говорил с принцем.
— Монсеньор, я пришел предложить вам дело, которое считаю превосходным. У каждого принца имеются разные потребности, которые нельзя удовлетворять по своему желанию и по своей воле. Поэтому каждому принцу крови следует иметь возле себя преданного служителя, которого можно было бы выставить вместо себя в случае надобности, который имел бы имя, приличное звание и скверную репутацию. Этот человек единственный, особый. Это — я! Я — шевалье де ла Морлиер, я — который служил в мушкетерах, я — чьи друзья Шароле, Бульон, Роган, Монморанси, Треймуль, я — участник ужинов Ларошфуко, Коссе, Креки, Мальи, Бово, Бофретона, Ришелье, я — промотавший отцовское наследство, чтобы не иметь с ним хлопот, я, знающий все, видевший все, умеющий все! Поверьте мне, монсеньор, возьмите меня к себе! Вы не найдете подобного мне.
— Бесподобно! — сказала Бриссо, слушавшая с восторгом. — А что ответил его высочество?
— Его высочество понял, чего я стою, и предложил мне комнату в Тампле, в которой я поселился вчера.
— Объясни теперь, зачем ты пригласил меня ужинать?
— Что? — удивился Морлиер.
