Слово «уверен» было произнесено столь выразительно, что нельзя было сомневаться: это было и предупреждение, и угроза. Было очевидно, впрочем, что такой человек, как Петушиный Рыцарь, не мог безрассудно подвергать себя опасности, не приняв заранее предосторожностей.
Рыцарь подошел к Сале и Комарго.
— Я буду просить вас об одной милости, — сказал он, — вы согласитесь исполнить мою просьбу?
— Милостивый государь, — ответила Комарго с очаровательным достоинством, — вы носите имя, которое внушает ужас, но ваше лицо вовсе не внушает подобного чувства. Кем бы вы ни были на самом деле, я лично не имею никакой причины отказать вам в просьбе.
Рыцарь обратился к Сале.
— А вы, мадемуазель Сале?
— Я думаю так же, как и моя подруга Комарго, — ответила танцовщица.
— Если так, я прошу вас станцевать для меня одного то чудное па из балета «Характерные танцы», которое вас прославило.
— Охотно! — ответила Комарго. — Любезный Дюпре, прикажите дать нам место на сцене и сыграть арию.
Рыцарь наклонился к Дюпре.
— Попросите всех, находящихся в зале, не выходить, — сказал он шепотом, — для них будет опасно подниматься или спускаться с лестницы.
Представление началось, оно было восхитительно. Никогда Сале и Комарго не танцевали более увлеченно, более грациозно, более вдохновенно. Рукоплескания посыпались со всех сторон.
— Милостивые государыни! — сказал Рыцарь, вставая. — Никакие слова не могут выразить то, что вы заставили меня почувствовать. Это одна из самых счастливых страниц моей жизни!
Он нежно поцеловал руки Комарго и Сале и, выпрямившись с гордым достоинством, сказал:
— С этой минуты я ваш друг, а я не шучу этим званием, когда его даю. Дружба моя могущественна. Вам теперь нечего бояться. В любое время дня и ночи повсюду, где вы будете, вам гарантирована неприкосновенность. Никакая опасность не будет угрожать вам, так как сильная рука всегда будет между этой опасностью и вами.
Комарго и Сале, глубоко взволнованные, не нашли, что ответить. Ситуация была настолько странной, что они не могли сказать ни слова.
Рыцарь, подойдя к Дюпре, Новерру и Гарделю, сказал:
— Господа! Мои люди отдали швейцару корзины с посудой, закусками и винами. Эти корзины — для артистов Королевской музыкальной академии. Прошу вас от моего имени угостить их этим ужином.
На этот раз ахнули все, Рыцарь же поклонился, повернулся и исчез.
— Это сон? — сказал Дюпре.
— Я испытываю к Петушиному Рыцарю полное доверие, — сказала Комарго, — и хотела бы знать, что в этих корзинах.
— И я тоже, — сказала Сале.
— Пусть их принесут! — велел Дюпре.
— И мы будем ужинать сегодня после представления.
— Но надо предупредить всех наших друзей.
— Мы пошлем им приглашения.
— Вот первая корзина, — сказал швейцар, указывая на служащего театра, который шел за ним, сгибаясь под тяжестью огромной корзины.
— Ах, какой очаровательный человек этот Рыцарь! — воскликнула Аллар, продолжая любоваться своими драгоценностями. — Я жалею только об одном — что он прекратил свои визиты ко мне…
IV. Граф де Сен-Жермен
Сойдя со сцены в сопровождении своего лакея, Петушиный Рыцарь прошел мимо комнаты швейцара и достиг выхода. Великолепная карета, запряженная двумя большими гнедыми нормандскими лошадьми в богатой упряжи, стояла перед театром рядом с каретой Комарго. Лакей проворно опередил своего господина, одной рукой он открыл дверцу, другой опустил подножку. Рыцарь быстро подошел и сел в карету на зеленое бархатное сиденье.
— В особняк министерства иностранных дел, — сказал он.
Когда карета повернула за угол улицы Сент-Оноре, Петушиный Рыцарь опустил шелковые шторы. Через четверть часа карета въехала во двор министерства иностранных дел и остановилась перед парадным подъездом. Шторы поднялись, лакей отворил дверцу, и из кареты вышел человек.
Вышедший из Оперы и севший в карету Петушиный Рыцарь был молодым человеком двадцати пяти — тридцати лет с напудренными волосами, светлыми бровями, белолицый и румяный. На нем был фиолетовый бархатный сюртук, вышитый золотом, белый атласный жилет, также с вышивкой, а на голове простая треугольная черная шляпа.
Тот же человек, кто приехал в особняк министерства иностранных дел и вышел из кареты, оказался мужчиной лет сорока, с черными бровями и очень смуглым лицом. Он был одет в бархатный сюртук лазурного цвета, подбитый палевым атласом, с сапфировыми пуговицами, осыпанными бриллиантами. На голове у него была черная шляпа, обшитая испанскими кружевами со шнуром из сапфиров и бриллиантов. Пряжки на башмаках и цепи двух часов с печатями и брелоками гармонировали со всем костюмом.
Лакей, отворивший дверцу, нисколько этому не удивился. Приехавший вошел в переднюю и проследовал в приемную.
— Как прикажете доложить о вас? — спросил огромный лакей, низко кланяясь.
— Граф де Сен-Жермен! — ответил господин.
Лакей исчез, затем вернулся и, открыв обе двери, доложил громко:
— Граф де Сен-Жермен!
— Милости прошу, любезный друг! — послышалось из другой комнаты. — Я уже отчаялся видеть вас!
Дверь закрылась. Граф де Сен-Жермен и маркиз д’Аржансон остались одни в кабинете министра иностранных дел.
— Ну что? — продолжал д’Аржансон. — Вы готовы?
— Готов, маркиз.
— А бриллиант короля?
— Вот он!
Сен-Жермен пошарил в кармане жилета и вынул маленький футляр. Маркиз взял футляр, открыл его и начал внимательно рассматривать довольно большой бриллиант.
— И это тот самый камень?
— В этом легко убедиться: Бемер, ювелир короля, подробно осмотрел и взвесил его, прежде чем я его забрал. Пусть же рассмотрит камень еще раз.
— И пятно исчезло?
— Вы же видите.
— Мы едем в Шуази сию же минуту, граф.
— Как скажете, маркиз.
Министр позвонил.
— Карету! — приказал он вошедшему лакею.
Лакей поспешно ушел, а д’Аржансон продолжал рассматривать бриллиант.
— Карета готова, — сказал лакей, открывая дверь.
Д’Аржансон взял шляпу, Сен-Жермен пошел за ним.
— Уже довольно поздно! — сказал министр, спускаясь со ступеней крыльца.
— Только четверть пятого, — возразил граф.
— Надо приехать хотя бы за час до ужина.
— А в котором часу ужинает король?
— В шесть.
— В нашем распоряжении три четверти часа, чтобы успеть к желаемому времени.
