Напиться высоким осенним воздухом, растворить все едчайшей кислотой антоновки-падалицы. Никогда не забыть – висеть над обрывом последнего небытия, вцепившись онемевшими пальцами.
В чашу стадиона налита ночь. И немного молока – фонари и луна. Я стекаю с горки каплей – мальчик, пущенные дедом сзади салазки. Чтобы растаять в черноте. И вот мы уже играем с дедом в прятки, снежных крепостей грядки.
Забытье, не-раскаянье и счастье: детство – это смерть. Может, все оттого, что человек, взрослея, отдаляется от смерти? Живем в кредит у смерти, расплачиваемся детьми, ни о чем не спрашиваем. У падающих зимних тишинок.
У замершей перед Новым годом темной улицы. У алой выпуклой звезды на октябрьской открытке. У разорванного пионерского галстука. Что шепчет оторванный в послешкольной куче-мале хлястик пальто? Какого цвета сейчас мел в той царапине на школьной доске, какой пустотой стала сама доска, воспарив со свалки в вонючем огне жертвоприношения? Пепельные кораблики поднимаются, ввинчиваются в небо, их сбивают снежинки. Нефтью брызжет темная вода из-под снега. Конфетти отдали свой цвет, плавают в лужах кругляшами жира. Майор, оглянувшись, никто не видит, разбежится и чуть проедет по не вконец стаявшему ледяному языку, придерживая рукой фуражку, а под мышкой – портфель.
Дэвид Боуи меняет пол
Пятна крови на месте отрезанных сосков проступали на (почти) белой рубашке ГуироББи – загадочно.
– Я думаю, Боуи никогда не умрет. Он будет выступать и в 80 лет, и в 90 – худым изящным стариком, с длинными седыми волосами и такой же улыбочкой похотливого шпиона на отдыхе. А в 110 он удалится на среднеанглийскую ферму разводить шерлок-холмсовских пчел и улыбчивых наноовец на покой. 3 га марсианских виски-вересков на не обжитых паками асфальтах (охраняется бесплатными верволками в комплекте).
Сидхи-хама, хама-сидхи (гамбургер Бу-Бу Кинга Слоупа Ната А-К).
Пятна очень быстро застывали, в застиранную заскорузлость – туберозного цвета спитого чая. И чайного гриба. С солоноватым послевкусием диабетной жажды. Сосущей рот изнутри конфеткой.
ООН трупе наступают (заглушает радио).
У Оо такое лицо, будто на него натянули чулок. Совсем прозрачный. Совсем скошенное. Подумал ГуироББи. Так сказать?
Сказать ей?
Корабли всплывают вверх, самолеты отплывают покоем.
Сказать ей – ЧТО?
ЗЛОБА, думает он. Злоба.
Гавань богов распростерла объятья и приемлет – Кейпкод, не Элис Айленд.
ТРЯСЕТ после работы. Трясет, думает он (и чувствует, ГуироББи это чувствует – сам не свой (же)).
Купаясь в молоке. (Может, тебе смазать молоком? Ты сядешь задом в таз с молоком? Я, учти, готова сбегать в магазин за пакетами-пакетиками-стаканами молока.)
ВИНА, СТРАХ, (вина и страх – что тут скажешь?)
Выплывая. Выплывая. Выплывая. Выплывая. Выплывая. Выплевывая. Выплывая.
ГОРДЫНЯ, (о, ГуироББи, если б все было так уж просто!)
Дикая усталость (только на нервах держусь) – шатает, тело пусто. Да, ШАТАЕТ, да. Чуть вот на угол двери не налетел. (была б неприятная боль – ГуироББи потрогал край отрезанного где-был-сосок – кольнуло остреньким детским кинжалом до мурашек в пятки. И захотелось захотеть покакать – чтоб сдерживаться)
A/и курю в свою пустоту, (и/a зачем курю?)
ГуироББи-юю, ты мой бог (говорит ему зеркало и тут же меняет б на Б). Я смотрю на тебя каждый день (и смотрит).
Женщина Оо ловит этот взгляд и (конечно, посмеивается).
Просто набери воздуха, задержи его, не дай ему и – скажи (думает ГуироББи).
Вот видишь, лапочка-куксик, я называю тебя на – юю. Ты…
(Но так не может же больше продолжаться!) – тихо восклицает ГуироББи-лапочка-киддик. Я не бейби-бой!
…Ты бейби-бой, говорит зеркало.
Он не заметил (НЕ ЗАМЕТИЛ!), что зеркалом была Оо. (Она так умеет притворяться!)
(Разве же он забыл, как она умеет притворяться?)
ГуироББинэйкед бой.
Когда загорится менора? (синенькими зажигалочками Е азпрома)
Оо же его переодевала – ворочая бережно, как ребенка-обер-манекена – в маечку открытых плеч, маечку голливудских мускулов, Chris Isaak meets James Dean маечку – всего три волосинки на груди, но крадутся к подбородку, светятся в распах ворота черным (она уже сняла рубашку его).
Jump they say!
«Может быть, ты сожмешь руки и напряжешь их – ты не обнимаешь меня, но сдвинешь время?» (она вкрадчивой кошкой)
Ее слова – думает ГуироББи, – делают дырку с бока одного и другого, просовывают туда шелковую пилу, и лисы ее тянут леской, он прицеплен.
НО ВРЕМЯ ли это? Или только место посреди ТУТ??
– Зачем ты кричишь? Бейби-фейс, зачем ты кричишь? (говорит-думает Оо, ГуироББи и зеркало)
ЗАЧЕМ ЖЕ ТЫ кричишь? (истерика режет воздух)
Она накладывает ему тени и – маминым – шлепком выпускает на сцену.
Боуи <споткнувшись и покачиваясь в танце> кидает в зал салфетку – сцена становится шахматной клеткой. [Концерт начинается, и она выключает звук зеркалу – ремарка, что остается двое]
TRUE!
Дерево вспять
(сезонный рассказ)
Ночью защиты.
Маленькая Смерть делает ход белыми, но Большая Смерть отыгрывается в два хода.
Поэтому древние гравюры со Смертью и Шахматами так похожи на иконы.
Простывший дом пропах фруктовой облаткой – осенний урожай перед импортом с дачи в Москву. Время указывает падение яблок – за лето песчинки выросли в звезды, а время без людей, наоборот, одичало в малость. Бабочка дирижирует ночью крыльями, пока те горят.
Никогда не окружайте детей любовью. Бейте их, когда наклонились к ним обнять. Смейтесь, когда они упали и плачут. Обязательно предавайте. Об этом не говорил Заратустра?
Старики, старушки часто похожи друг на друга, чем старше – все больше. Время унифицирует, бережно готовя к финальному обезличиванию.
«Если можно, я поделюсь с Вами маленькой радостью: сегодня я получил талон на починку сапог. Как Вы здоровы?» (Л. Добычин в письме К. Чуковскому, 7 февраля 1931 г.)
Какая же благодать не читать несколько дней Интернет… Наконец-то взял том Добычина, который и был отложен – для таких особых дней. И чуть ли не пронзительнее прозы прочитались его письма. Тот юмор (неплохой!) утопленника, у которого единственный глоток воздуха в его главке в провинции – эти письма Чуковскому и Слонимским, полунищего, с какими-то сексуальными скрытностями, затравленного после горстки публикаций. Потенциальные утопленники вообще шутят хорошо.
And your lover will be your vampire.
